История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953–1993. В авторской редакции - стр. 105

Много лет, когда не возникало стихов, Анна Ахматова занималась изучением биографии и творчества Александра Пушкина, высказала интересные мысли и наблюдения, советовалась и спорила с известными пушкинистами Б.В. Томашевским и С.М. Бонди.

Особые отношения у Анны Ахматовой сложились с супружеской парой О.Э. и Н.Я. Мандельштам, и, когда О. Мандельштама сослали в Воронеж за известное стихотворение о Сталине, она тут же написала ему:

«Милый Осип Эмильевич, спасибо за письмо и память, – писала А. Ахматова 12 июля 1935 года в Воронеж. – Вот уже месяц, как я совсем больна. На днях лягу в больницу на исследование. Если всё кончится благополучно – обязательно побываю у Вас.

Лето ледяное – бессонница и слабость меня совсем замучили.

Вчера звонил Пастернак, который по дороге из Парижа в Москву очутился здесь. Кажется, я его не увижу – он сказал мне, что погибает от тяжёлой психастении.

Что это за мир? Уж Вы не болейте, дорогой Осип Эмильевич, и не теряйте бодрости.

С моей книжкой вышла какая-то задержка. До свидания.

Крепко жму Вашу руку и целую Надюшу.

Ваша Ахматова» (Мандельштам Н. Об Ахматовой. Три квадрата. М., 2008. С. 25)

И действительно, А. Ахматова не только побывала у О. Мандельштама с 5 по 11 февраля 1937 года, но и чуточку спустя, вернувшись в Москву, напишет стихи «Воронеж» и прочтёт их Мандельштамам в мае 1937 года, когда они приедут в Москву:

Анна Ахматова хорошо знала судьбу Михаила Булгакова, Николая Эрдмана, Бориса Пильняка, Евгения Замятина, десятков близких ей людей, известных писателей, художников, артистов, режиссёров, ученых, редакционных работников. «Из того, что с нами было, самое основное и сильное – это страх и его производное, – вспоминала Н. Мандельштам в книге «Об Ахматовой», – мерзкое чувство позора и полной беспомощности. Этого и вспоминать не надо, «это» всегда с нами. Мы признались друг другу, что «это» оказалось сильнее любви и ревности, сильнее всех человеческих чувств, доставшихся на нашу долю. С самых первых дней, когда мы ещё были храбрыми, до конца пятидесятых годов страх заглушал в нас всё, чем обычно живут люди, и за каждую минуту просвета мы платили ночным бредом – наяву и во сне» (Там же. С. 111). Страх у Анны Ахматовой вполне объясним: у неё был сын Лёва и неопубликованные стихи. В это время Анна Ахматова сдерживала себя, свой неукротимый характер. «В юности, по её словам, она была очень трудной: раздражительной, нетерпеливой, вечно вспыхивала. Ей стоило больших усилий обуздать свой бешеный характер. Сначала я этому почти что не верила – в те годы она держала себя в узде. Эти свойства прорвались у неё на старости, когда сдерживающие центры ослабевают. В последние годы в ней таинственным образом воскресла молодая и необузданная Анюта» (Там же. С. 127).

Проводив в печальный путь своего сына, вновь арестованного в 1938 году и сосланного в лагерь заключения, Анна Ахматова начала готовить к изданию книгу стихов. За 12 лет, с 1923 по 1934 год, она написала очень мало, а в последние годы написаны новые стихи, но поэтическое кредо её почти не изменилось: эпиграф взят из стихотворения Б. Пастернака «Гамлет», а стихотворение «Надпись на книге», созданное в мае 1940 года, посвящено Михаилу Лозинскому, старому другу и редактору. И в одном из первых стихотворений сборника «Тростник» под названием «Муза» Анна Ахматова снова вспоминает то, что движет её пером: «Когда я ночью жду её прихода, / Жизнь, кажется, висит на волоске. / Что повести, что юность, что свобода / Пред милой гостьей с дудочкой в руке. / И вот вошла. Откинув покрывало, / Внимательно взглянула на меня. / Ей говорю: «Ты ль Данту диктовала / Страницы Ада?» / Отвечает: «Я» (1924). Так Анна Ахматова соединяет год 1940 с 1924. Столько испытаний, мук, страданий выпало на её долю за эти шестнадцать лет, а она по-прежнему правдиво смотрит в глаза своей Музе, которая ещё в XIV веке диктовала блистательные строки великому итальянцу. Продиктует и ей. Так Муза продиктовала ей превосходные стихи «Памяти М.А. Булгакова» в 1940 году: «Вот это я тебе, взамен могильных роз, / Взамен кадильного куренья; / Ты так сурово жил и до конца донёс / Великолепное презренье… /», продиктовала стихотворения «Поэт», посвящённое Борису Пастернаку, «Воронеж», посвящённое Осипу Мандельштаму. То, что согревало её душу, вылилось в поэтические строчки. Но в 1940 году, перед Великой Отечественной войной, Анна Ахматова закончила трагическую поэму «Реквием», начатую в 1935 году, когда впервые арестовали её сына, двадцатитрёхлетнего Льва Николаевича Гумилёва (1912—1992). Произведение хранилось в авторской памяти и в памяти друзей, которым она читала поэму. И лишь после ХХ съезда КПСС, когда началось что-то вроде «оттепели», Анна Ахматова в 1961 году напечатала эпиграф к поэме и «Вместо предисловия». И эпиграф, и «Вместо предисловия» настолько глубоко раскрывают смысл поэмы, что стоит процитировать их полностью: