История русской армии - стр. 4
Недостатки духовной организации Российской империи роковым образом сказались в Первую мировую войну:
«Целей войны народ не знал. Сами “господа”, по-видимому, на этот счет не сговорились. Одни путанно “писали в книжку” про какие-то проливы – надо полагать, немецкие. Другие говорили что-то про славян, которых надлежало не то спасать, не то усмирять. Надо было победить немца. Сам немец появился как-то вдруг, неожиданно – о нем раньше никто ничего народу не говорил… Какая была связь между всеми этими туманными и непонятными разговорами и необходимостью расставаться с жизнью в сыром полесском окопе – никто не мог себе уяснить».
Таким образом, монархизм Керсновского обращен не в прошлое, а в будущее. Только в редкие исторические периоды, по его мнению, русская армия органично отвечала своему призванию. Таким периодом он признает почти весь XVIII век. Расцвет самобытной русской военной доктрины наступил в царствование Екатерины II:
«В эпоху господства во всей Европе бездушных прусских рационалистических теорий, формализма и автоматической “фухтельной” дрессировки Румянцев первым выдвигает в основу воспитания войск моральные начала – нравственный элемент, причем воспитание, моральную подготовку он отделяет от обучения, подготовки физической… Гению Румянцева обязана Русская армия появлением Суворова, творчество которого смогло благоприятно развиться лишь в обстановке, созданной Румянцевым… Румянцев явился основоположником русской военной доктрины».
Керсновский был убежден, что военная доктрина любой страны должна исходить из ее национальных особенностей. Универсальной военной доктрины для всех народов и времен быть не может. Военная концепция основывается на духе и опыте нации. Вот почему автор высоко оценивает самобытные теоретические работы русских военачальников и резко критикует подражания немецким и другим иноземным образцам.
В основе самобытной русской военной доктрины лежит превосходство духа над материей. «Суворов учил: “Мы – русские. С нами Бог”. Его не поняли, стали по-дикарски перенимать чужеземные “доктрины” и “методы”, рассчитанные на сердца других армий. Мы перестали быть русскими… Бог перестал быть с нами».
Квинтэссенцией военной истории России является характер ее войн, «совершенно отличный от войн, веденных другими народами». Он «придает им отпечаток той высшей гуманности, за которую на этом свете не существует человеческой награды… Русский офицер и русский солдат полагали свою душу за “други своя”. Со смертью каждого из них словно одной звездочкой становилось больше на небе. И если бы удалось собрать в один сосуд всю кровь, пролитую ими на протяжении веков на полях Германии и Франции, Галиции и Польши, в горах Болгарии и Армении, то единственной надписью на этой чаше могло бы быть: “Не нам, не нам, а Имени Твоему”».
Россия неизменно вставала на пути завоевателей, стремившихся к мировому господству. В этом состоит ее провиденциальная историческая миссия. «Стоило только когда-либо какой-нибудь европейской армии претендовать на звание “первой в мире”, как всякий раз на своем победном пути она встречала неунывающие русские полки – и становилась “второй в мире”».
Неизреченная красота русского военного искусства и безропотный жертвенный подвиг русского солдата – два лейтмотива, пронизывающие книгу Керсновского. Они являют наивысшее напряжение национального духа, составляющее смысл и значение всей истории России.