История разведенной арфистки - стр. 18

Она поняла, что эксперимент, на который он возлагал столько надежд, требует постоянной бдительности не только про отношению к их матери, но и к ней самой. Но после четырех дней пребывания в Иерусалиме она решила ускользнуть из-под контроля брата и обойтись при посещении Тель-Авива без его помощи.

Когда она вошла в сияющий опрятностью вестибюль дома престарелых, ей сообщили, что ее мать в настоящее время находится на концерте. Сначала она стояла у закрытой двери и слушала музыку в исполнении любительского струнного трио; затем, когда терпение ее истощилось, она тихонько приоткрыла дверь и встала у задней стены маленького полутемного зала, в котором – приблизительно – два десятка пожилых постояльцев давали концерт в честь своих друзей – скрипач, альт и виолончель исполняли трио Шуберта, теряя в этом процессе добрую половину нот. Музыканты заметили ее, когда она вошла, и похоже было, что статная ее фигура вызвала у них некую тревогу, но ее мать, наслаждавшаяся этим подарком, который она, похоже, получила в этом месте совсем неожиданно, расслабленно и с удовольствием призвала исполнителей продолжать свой нелегкий (особенно для виолончелиста, сидевшего в инвалидном кресле) труд, не отвлекаясь ни на кого и ни на что.

В конце концов она тоже обратила внимание на женщину, прижавшуюся к задней стенке и желавшую срочно увидеться с ней. Однако Нóга знаком попросила ее запастись терпением и села так, чтобы не привлекать внимание музыкантов.

После концерта мать познакомила ее с одной пожилой дамой.

– Это моя дочь, она занимается музыкой. Играет на арфе – но живет в Голландии…

Посетительнице понравилась экспериментальная материнская однокомнатная квартира, которая, пусть даже будучи расположенной на уровне тротуара, примыкала к кусочку частной земли в цветах и зарослях бугенвиллеи, заполнявших зеленую лужайку. Мебель была скромной, но абсолютно новой, а ванна просто поражала чистотой.

– Поверишь ли, Нóга, – сказала ее мать, – что я, как съемщица помещения, обязана здесь поливать цветы?

– Ты хочешь сказать, что тебе это не нравится?

– Я ничего не имею против, но не терплю никаких обязательств. В Мекор-Барух ни у кого не было никаких цветов. Нигде.

– Не преувеличивай.

– А кроме того, – со вздохом сказала новая владелица квартиры, – если бы папа хоть на мгновение мог представить, что после его смерти я буду доживать свой век в Тель-Авиве, он вряд ли ушел бы из этого мира так спокойно.

– Но ты ведь не в Тель-Авиве. Ты, скажем, там, где твои сверстники, объединенные принятием общих ценностей и терпимости…

– Терпимости к чему?

– К пребыванию в Тель-Авиве и в этом прекрасном пансионе.

Ее мать рассмеялась.

– За те шесть дней, что я нахожусь здесь, несколько милых, пусть даже оч-чень пожилых дам уже удостоили меня своей дружбой. Одна из них прибыла сюда из Иерусалима и помнила меня по детскому саду, настаивая на том, что я изменилась на самую малость – причем имея в виду не мою внешность, а мой характер.

– Ну вот… ты уже обзавелась хорошей подружкой.

– Да, тут ты угадала. Здесь совсем нетрудно обрести друзей, но если хочешь стать полноправным членом здешнего сообщества, ты должен выложить историю болезни и приведших тебя сюда несчастий. И я уже познакомилась с огромным количеством самых экзотических болезней, какие даже в голову никогда не придут.