История одного детства - стр. 21
В другое время моя выходка была бы, наверное, строго наказана. Но сейчас матушка едва замечала кого-нибудь, кроме Саши.
– Господи, да что это с ней? – произнесла она, отдернув руку. – Что за змееныш! Что за волчонок растет!
Хотя Саша продолжала спать весь день, но матушка немного успокоилась. На домашнем совете было решено закрыть ставни в ее комнате и дать ей вволю выспаться.
Когда наступили сумерки, к ней внесли свечку и стали ее будить, упрашивая съесть то одно, то другое. Саша проснулась, выпила стакан молока и опять тотчас же заснула. На следующий день повторилось же самое.
Матушка снова забеспокоилась.
– Ничего такого у нее нет, – говорила няня, не отходившаяся ни на шаг от Сашиной кровати. – От горя бедненькая притомилась… От страха, что не будет ученая.
И действительно, Саша спала совершенно спокойно.
Наконец она открыла глаза.
– Девочка моя милая, – заговорила матушка, нежно целуя ее, – мы тебе больше не дадим спать. Нельзя, Шурочка. Саша с трудом приподнялась на постели. Глаза ее по-прежнему слипались, но видно было, что она борется со сном.
– Мы тебя сейчас окатим холодной водой, и твой сон сразу соскочит, – заявила матушка.
Поддерживая со всех сторон больную, которая так ослабела, что не могла сама идти, ее вывели в зал, окатили с головы до ног целым ушатом холодной воды, вытерли, на руках вынесли в столовую и уложили на диван.
Нам же приказано было садиться за стол, хотя мы уже отобедали. Не смея показывать свое удивление, мы расселись вокруг стола по местам, перешептываясь друг с другом по поводу такого необычайного случая.
Наконец матушка объявила нам, что сегодня у нас праздник по случаю того, что Саша поступает в пансион. Тут в комнату вошла Минодора с кофейником, из которого несся запах кофе, и двумя сливочниками. В одном были кипяченые сливки, в другом – подрумянившиеся пенки.
Мы все очень любили кофе, но со времени нашего разорения нам почти не приходилось его пить: матушка считала кофе слишком большой роскошью.
Мы с жадностью набросились на угощение.
– Нам по одной или по две чашки дадут? – спрашивал Заря, с ужасом замечая, что в его чашке уже видно донышко. – По две, по две, – добродушно улыбаясь, отвечала матушка.
– Так ли мы себя еще попотчуем!.. – бормотала няня, больше всех радуясь тому, что нам, детям, доставлено такое удовольствие. – Вот мы и дожили…
При этом она из своей чашки подливала кофе то в мою, то в Зарину чашку.
Мы еще не кончили кофе, когда Минодора внесла на подносе бисквиты со взбитыми сливками, пирожки с вареньем, яблоки, только что снятые с яблони в нашем саду, огурцы с медом.
Заря не то захохотал, не то заржал от удовольствия, а я стала ерзать на стуле. Няня подталкивала нас под столом, напоминая, что неровен час может разразиться гроза.
– Мамашенька! – вдруг умоляюще проговорила Саша. – Позвольте мне чуточку-чуточку вздремнуть.
– Дочурка моя милая!.. Но ведь это ужасно! Постарайся еще хоть часика два не спать… Скушай что-нибудь.
– Есть не хочу… Подарите мне два-три пирожка… Но чтоб это были мои пирожки – кому хочу, тому и отдам. – Сколько тебе угодно, моя девочка, – отвечала матушка. – Но чем нам тебя развлечь, чтобы ты не спала?
– Я бы вам сказала, мамашенька… да боюсь – вы рассердитесь.
И Саша долго не решалась, несмотря на просьбы матери, сказать, в чем дело. Наконец она призналась, что если Васька поиграет на скрипке, она, может быть, и не заснет. Пока матушка собиралась с ответом, няня уже нашла выход: она приготовит Саше постель в пристройке, пусть Васька там «разливается» сколько душе угодно, он не помешает матушке выспаться после обеда.