История из Касабланки - стр. 15
– Стой! – попытался остановить меня мальчик и даже схватил за руку.
Я отмахнулась от него и потребовала:
– Отпусти меня! – потребовала я. – Мне нужно забрать ее.
– Ты не сможешь. К забору подходить опасно. Смотри, солдаты никого туда не подпускают. – Конечно же, там стоял охранник с автоматом. – Оставь это, – продолжал мальчик. – По крайней мере, сама книга цела, и ты все еще можешь ее читать. А эта старая обложка все равно совсем порвалась.
Слезы снова навернулись мне на глаза при мысли о потере части папиной книги, с которой я всегда была так аккуратна, единственной книги, которая у меня осталась в этом мире. Но мальчик был прав, и я понимала, что мне нужно взять себя в руки, если я хочу выжить в этом лагере. Он протянул мне довольно грязный носовой платок, чтобы я могла высморкаться, а затем ласково улыбнулся мне.
– Похоже, это хорошая книга, – проговорил он. – Расскажешь, о чем она?
– Разве ты не нужен им снова в футбольной команде? – спросила я, не желая иметь ничего общего с кем-то, кто водится с тем хулиганом.
Он покачал головой.
– Они мне не очень нравятся, и к тому же они дрянные футболисты.
Так я и подружилась с Феликсом Адлером, который через Францию приехал в Марокко из Вены. У него была веселая улыбка, чуть несимметричная из-за сломанного зуба – результат несчастного случая на качелях в парке у его дома. Его семья уже пару недель находилась в лагере беженцев. Он сказал мне, что это место называется Айн Чок и что есть люди, которые живут здесь в течение нескольких месяцев. И еще сообщил, что существует комитет, которым руководит добрая леди по имени мадам Бенатар, марокканская еврейка, и мой папа должен поговорить с ней, если сможет. Она с успехом занималась размещением людей вроде нас в городе Касабланка. Некоторые семьи, особенно в меллахе (так называли Еврейский квартал), несмотря на небольшие жилища, соглашались приютить беженцев у себя. Феликс и его родители надеялись вскоре переехать в такой дом.
Я была счастлива сообщить эту важную информацию папе, когда он вернулся. Он улыбнулся и поцеловал меня в макушку.
– Молодец, это очень полезно знать. Не волнуйся, ma p’tite[10], мы найдем и снимем себе собственное жилье.
Я поняла, что нам снова помогут деньги.
Но при всем везении нам все равно потребовалось некоторое время на то, чтобы найти место для проживания и получить разрешение покинуть лагерь, как только мы с помощью мадам Бенатар получили вид на жительство. А тем временем очень быстро обнаружилось, что назойливое жужжание дневных мух ночью сменяется пронзительным воем роя комаров, которым явно нравилось часами пировать в темноте кровью измученных беженцев. Из-за клопов, плачущих младенцев и споров громким шепотом между некоторыми взрослыми в зале никому не удавалось выспаться.
В лагере Феликса дразнили из-за сломанного зуба. Те самые ужасные мальчики называли его французским словом croc, что означает «клык». Но он не обращал внимания. А мне сказал, что, когда он приедет в Америку, ему починят этот зуб, и тогда его улыбка будет идеальной, как у кинозвезды. На самом деле я ничего не имела против его нынешней несовершенной улыбки, потому что его глаза улыбались так, что сломанный зуб вообще не имел значения.
Как-то вечером через несколько дней после нашей встречи Феликс зашел в наш угол в зале. Он что-то держал за спиной и явно очень стеснялся. Затем он протянул мне суперобложку с изображением Городской Мыши и Деревенской Мыши. Мальчик объяснил, что ему удалось незаметно для охранников вытащить ее из забора. И он очень хорошо поработал над ее починкой: приклеил разорванные кусочки к листу старой газеты с помощью клея, сделанного из воды и муки, которую выпросил на кухне. Я не представляла, что он такой добрый, смелый и готов рисковать ради меня! И я обняла его, поскольку теперь точно знала, что он – настоящий друг. Лицо Феликса порозовело от смущения, но он, казалось, был доволен тем, что сделал меня такой счастливой. Я надела обложку на книгу, она смотрелась хорошо: вся в боевых шрамах, но на своем месте.