История государства Российского. От начала XVI до начала XVII в. - стр. 36

Любя вступаться за гонимых, он тайно принимал их у себя в келье и слушал иногда речи, оскорбительные для государя и митрополита. Например: несчастный боярин Иван Беклемишев, жалуясь ему на вспыльчивость великого князя, сказал, что прежде достойные церковные пастыри удерживали государей от страстей и несправедливости, но что Москва уже не имеет митрополита; что Даниил носит только имя и личину пастыря, не мысля быть наставником совести, ни покровителем невинных; что Максима никогда не выпустят из России: ибо великий князь и митрополит опасаются его нескромности в чужих землях, где он мог бы огласить их слабости. Наконец умели довести государя до того, что он велел судить Максима: обвинили его и заточили в один из тверских монастырей как уличенного в ложных толкованиях Св. Писания и догматов церковных, что, по мнению некоторых современников, было клеветою, вымышленною чудовским архимандритом Ионою, коломенским епископом Вассианом и митрополитом.

Н. С. Самокиш. Василий Иоаннович на охоте

В государственных бумагах сего времени находим, что знатные люди, недовольные Василием, обвиняли его в излишней надежности на самого себя, в неуважении советов, в упрямстве, нетерпении противоречий, несмотря на то что он решил все дела именем боярским. «Иоанн, – говорили они, – не употреблял сего выражения в бумагах, но охотно слушал противоречия и любил смелых; а Василий не чтит старых людей и делает все дела, запершись сам-третей, у постели». Жаловались также на любовь его к новым обычаям, привезенным в Москву с Софииными греками, которые, по их словам, замешали Русскую землю. Но все такие, можно сказать, легкие обвинения, если и справедливые, доказывая, что Василий не был чужд обыкновенных слабостей человеческих, опровергают ли сказание летописцев о природном его добродушии? Снискав общую любовь народа, он, по словам историка Иовия, не имел воинской стражи во дворце: ибо граждане служили ему верными телохранителями.

Великий князь, как говорили тогда, судил и рядил землю всякое утро до самого обеда, после коего уже не занимался делами; любил сельскую тишину; живал летом в Острове, Воробьеве или в Москве на Воронцове поле до самой осени; часто ездил по другим городам и на псовую охоту, в Можайск и Волок-Ламский; но и там не забывал государства: трудился с думными боярами и дьяками; иногда принимал послов иноземных. Барон Герберштейн описывает так охоту великокняжескую: «Мы увидели государя в поле; оставили лошадей своих и приблизились к нему. Он сидел на гордом коне, в богатом терлике, в высокой, осыпанной драгоценными каменьями шапке, с златыми перьями, которые развевались ветром; на бедре висели кинжал и два ножа; за спиною, ниже пояса, кистень. Подле него ехали с правой стороны царь казанский Алей, вооруженный луком и стрелами, а с левой два ктозя молодые, из коих один держал секиру, другой булаву, или шестопер; вокруг более трехсот всадников». Перед вечером сходили с коней; расставляли шатры на лугу. Государь, переменив одежду, садился в своем шатре на кресла, призывал бояр и весело беседовал с ними о подробностях счастливой или неудачной ловли того дня. Служители подавали закуски, вино и мед. Самые древние князья наши, Всеволод I, Мономах и другие, любили звериную ловлю; но Василий едва ли не первый завел