История Франции. С древнейших времен до Версальского договора - стр. 74

Ришелье совершенно искренне заботился о благе Франции. Но он считал, что это благо ей принесет военная слава, а не тихое экономическое процветание. Он твердо решил подавить всякую оппозицию власти короля внутри страны и любыми средствами, честными или нечестными, расширить границы королевства. Он без колебаний применял суровые и совершенно ненаучные способы налогообложения. Сохранившиеся со времен Средневековья остатки «народных свобод» вызывали у Ришелье только насмешливое презрение. Опыт участия в Генеральных штатах 1614 г. убедил его, что наилучшее государство – самодержавие с умным правителем во главе. Свои методы он применял грубо и был при этом неразборчив в средствах, но, по крайней мере, нужно сказать, что Ришелье никогда не опускался до беспричинной жестокости, а некоторые из раздавленных им противников, несомненно, заслужили свою судьбу. В начале карьеры Ришелье о нем было написано: «Это ум, которому Бог не поставил пределов», и дела кардинала более чем оправдывают эту оценку.

Итоги деятельности Ришелье можно описать тремя фразами: он отнял у протестантов политическое значение; он вернул знать к прежней зависимости от королевской власти; он создал мощную армию и отправил ее на победоносную войну против Австрии. Говоря проще, он укрепил власть короля внутри страны и сделал ее грозной для других государств.

Ришелье враждовал с протестантами по политическим причинам, а не по религиозным. Он не пытался вмешаться в вопросы их совести или нарушить их право на религиозные собрания. Но с тех пор как вступил в силу Нантский эдикт, стало совершенно ясно, что каждое содержавшееся в нем право протестантов на собственные гарнизоны в каком-либо хорошо укрепленном городе и на проведение собраний с политическими целями – это возможность для непокорных дворян подрывать власть короля и готовить гражданские войны. Два раза Ришелье от имени короля вел войну против дворян-протестантов. Вторая из этих войн была по-настоящему большой и кровопролитной. Ла-Рошель, приморская крепость гугенотов, отчаянно оборонялась (1627–1628) и выдерживала организованную кардиналом блокаду, пока дети не стали умирать на улицах от голода. Протестанты надеялись, что англичане, их единоверцы, пришлют им подкрепление, но бездарный король Англии Карл I не смог найти адмиралов, которым хватило бы отваги провести свои суда по бухте сквозь построенные кардиналом препятствия. Когда английские корабли ушли обратно, Ла-Рошель сдалась. Она держалась так долго, что выжившие горожане «были похожи на мертвецов». Это был конец политической партии гугенотов. Они потерпели поражение, но ушли с честью. Ришелье (более мудрый, чем был позже Людовик XIV) сохранил за ними их религиозные привилегии, и еще пятьдесят лет французские протестанты жили в мире и гармонии с католиками, которые редко можно было встретить в любой другой части Европы, кроме Голландии. Так было потому, что (я привожу здесь мудрые слова самого кардинала) «мы должны доверять Провидению и не применять против [учений реформатов] никакую силу, кроме силы доброй жизни и доброго примера».

Это была первая трудная задача для кардинала Ришелье. Но смирить высшую знать было еще более важным и гораздо более трудным делом. Высокомерные недовольные аристократы могли плести интриги против ненавистного им министра во всех закоулках дворца. В любой момент Людовик XIII мог поддаться чьему-то тайному влиянию, уступить врагам кардинала и вышвырнуть его с должности. Но чтобы Франция стала великой, было совершенно необходимо указать несогласным с властью аристократам их место, и первый министр не отступил перед этим суровым испытанием. Он говорил: «Мне трудней завоевать четыре угла королевского кабинета, чем выиграть все сражения в Европе». Кардиналу пришлось бороться не просто с тонкими интригами и обычными заговорами, а с полным беззаконием большей части всего французского дворянства. Дуэли между французскими аристократами распространились настолько, что стали злом для страны. Один хорошо знакомый с этой ситуацией писатель утверждал, что в этих личных единоборствах погибло больше дворян, чем во всех Религиозных войнах. Поводом для дуэли служил любой пустяк: два «человека чести» не захотели разойтись на улице; один случайно посмотрел на другого холодно или высокомерно или же вообще не пожелал посмотреть; двое задели друг друга на ходу и т. п. У каждого противника был секундант. Эти секунданты, которые назывались «свидетелями», не имели никакого отношения к первоначальной провокации, но не просто следили, чтобы сражение шло по правилам, а дрались сами, хотя могли совершенно ничего не знать о причине спора. Поэтому в ссору, которую затеял дворянин, иногда втягивались все его ближайшие друзья. Часто на таких поединках дрались всерьез, до смерти, и не один человек, а пять или шесть могли погибнуть во время одной дуэли. Существовали королевские указы против всего этого, но французские аристократы привыкли смеяться над этими королевскими распоряжениями так же, как над многими другими законами. В итоге дуэли XVII в. стали, по большому счету, уносить больше жизней, чем средневековые турниры и судебные поединки.