Истории одной монеты - стр. 9
Кончилось всё резко и как-то нелепо. На очередной вечеринке в очередном клубе к моей очередной девушке стал подкатывать какой-то нелепый тощий очкарик. Мне надо было плюнуть ей в рожу, увидев, как она отвечает ему взаимностью. Но в тот момент мой разум, затуманенный алкоголем и не только, воспринял это, как вызов, как повод доказать всем, что я мужик. Доказал. Свалил оппонента первым же ударом, а он упал на лестницу и сломал шею о ступеньку. Мгновенная смерть. Самым жутким оказалось то, что я сначала этого даже не понял, и ещё добрую минуту продолжал мутузить бездыханное тело.
Конечно, это было убийство. Конечно, я ударил первым. Я сразу же всё признал, но адвокат посоветовал отказаться от своих слов. Несколько бесконечно-долгих месяцев судов, подписка о невыезде, затем СИЗО, всё воспринималось, будто сквозь полупрозрачную звукоизолирующую плёнку, казалось, что это происходит не со мной. Слушание, решётка, слушание, нары, слушание, новость о разводе родителей, слушание… И вдруг – о, чудо! – невероятным образом статью меняют на Превышение самообороны, судья озвучивает щадящий срок: восемь месяцев колонии общего режима. Я плачу на скамье подсудимых, и не знаю, кого благодарить: адвоката, монету, бога?
На третий день в столовой ко мне подсел интеллигентного вида старичок, расписанный, однако, татуировками похлеще даже, чем дед. Все мои соседи по столу тут же как-то незаметно испарились. Он долго смотрел на меня нежно-голубыми глазами, в которых умерла сама жизнь, наблюдал, как я ем, как начинаю кидать на него нервные взгляды и озираться. Наконец разлепил потрескавшиеся губы и тихо произнёс:
– Меня звать Витя Щипач, а ты теперь подо мной ходить будешь. Имей в виду, если где накосячишь – мигом в петухи определим, личико у тебя чисто бабье, спросом будешь пользоваться нешуточным. Понял?
С тех пор это стало моим главным страхом. Витя Щипач не раз ещё подсаживался ко мне, вёл пространные беседы, а скорее, монологи о боге, о политике, о чём-то спрашивал, что-то рассказывал, каждый раз мне казалось, будто судьба моя на волоске. Он наслаждался бессилием и страхом своего слушателя. Нередко я просыпался с криком посреди ночи из-за кошмара, в котором добродушный старичок с мёртвыми глазами врывался в хату с ножом в руке, и тут же принимался меня резать.
Однако время шло, Щипач переключился на новеньких, и никто не пришел ему на смену. Всем было плевать на меня, а мне было плевать на всех. Потянулись длинные, скучные, одинаково серые дни. Раз на свидание пришла мама. Сказала, мол, любит меня несмотря ни на что, винит во всём отцовское недовоспитание, и ждёт моего возвращения. Я плакал.
Вышла монета за пару недель до окончания срока, как всегда, из груди. А накануне умер Витя Щипач. Поговаривали, что он сильно повздорил с администрацией колонии, и вертухаи избивали его почти сутки без перерыва – переломали руки и ноги, отбили почки, порвали жопу черенком швабры, да и бросили в неотапливаемый карцер. Там Щипач и скончался: замёрз насмерть, тихо скуля и сочась кровью из всех отверстий.
Пожалуй, покривлю душой, если скажу, что хоть минуту горевал о нём.
Домой приехал ни свет ни заря. После ночи тряски на плацкарте болела спина, в голове всё ещё отражалось эхо постукивающих по рельсам колёс. За полтора года двор почти не изменился: доломали дышавшие на ладан качели, спилили нависавший над парковкой дуб. Куда-то подевался деревянный ящик с котятами.