Истинно русские люди. История русского национализма - стр. 27
«Подозрительные немцы подумают, что мы, сближаясь с богемцами, сим родством имеем на них какие-нибудь виды».
В данном случае примечательно и то обстоятельство, что сам Шишков не видел политического содержания признания «одноплеменности», здесь пребывая еще в пределах донационалистических представлений, и то, что для государя данный язык был вполне внятен – и о связанных с ним опасностях он уже имел понимание.
Став в 1813 г. президентом Российской Академии, Шишков постепенно сблизился с Карамзиным – противники в начале 1800-х, они с годами не стали единомышленниками, но обрели довольно много общего, что делало возможным компромисс – в результате Карамзин в 1818 г. не только был избран членом Академии, но и читал на ее заседаниях главы своей «Истории…», слог которой и многие идеи, в ней изложенные, находили сочувствие у президента собрания. Для Карамзина потрясения, вызванные Французской революцией, послужили и к созреванию консервативных настроений, и к обращению в сторону русской истории. Уже в 1802 г. в «Вестнике Европы» он писал:
«Революция объяснила идеи: мы увидели, что гражданский порядок священ даже в самых местных или случайных недостатках своих; что власть его есть для народов не тиранство, а защита от тиранства, что, разбивая сию благодетельную эгиду, народ делается жертвою ужасных бедствий, которые несравненно злее всех обыкновенных злоупотреблений власти […], что учреждения древности имеют магическую силу, которая не может быть заменена никакою силою ума, что одно время и благая воля законных правительств должны исправить несовершенство гражданских обществ…»
В «Записке о древней и новой России» 1811 г., предполагавшей в качестве основного адресата государя, Карамзин так оценивал политику Петра:
«Страсть к новым для нас обычаям преступила в нем границы благоразумия. Петр не хотел вникнуть в истину, что дух народный составляет нравственное могущество государств, подобное физическому, нужное для их твердости. […] Искореняя древние навыки, представляя их смешными, глупыми, хваля и вводя иностранные, государь России унижал россиян в их собственном сердце».
Он отмечал: «Россия […] существует около 1000 лет и не в образе дикой Орды, но в виде государства великого, а нам все твердят о новых образованиях, о новых уставах, как будто бы мы недавно вышли из темных лесов американских! Требуем более мудрости хранительной, нежели творческой. Если история справедливо осуждает Петра I за излишнюю страсть его к подражанию иноземным державам, то оно в наше время не будет ли еще страшнее?» Плодом его усилий объяснить и восславить прошлое стала «История…», появление первых восьми томов которой в 1818 г. явилось эпохальным событием, в том числе и в истории русского книгоиздания – весь первый тираж ее был распродан за месяц, так что автор затруднялся отыскать полный экземпляр, чтобы на исходе марта месяца отослать в Москву, своему помощнику в исторических изысканиях А. Ф. Малиновскому (1762–1840). Полемика, мало затронувшая печать, но интенсивно шедшая в образованном обществе, по поводу «Истории…» хорошо высвечивает новые идеи, успевшие оформиться менее чем за первые два десятилетия нового столетия. В прямое противопоставление словам Карамзина, завершившего посвящение своей «Истории…» Александру I утверждением – «История народа принадлежит Царю», Н. М. Муравьев (1795–1843), будущий автор конституционного проекта «Северного общества» декабристов, писал: