Испытательный срок. Лучшая фантастика – 2025 - стр. 18
«Пух! Пух!» – уже растворилось в воплях истошного ужаса, наводнившего театр. Люди и ублюдки метались по залу, пытаясь спрятаться от песчаных великанов, которые давили и топтали, перемалывая в кашу плоть и кости. От их касаний вскипали и исходили паром Древние, обугливались в спекшиеся комки люди.
Краем уха Алексей уловил далекое гудение и обернулся на звук. В дальней ложе бледным, длинным, как земляной червь, возвышался нечесаный чернобородый мужик. Еще утром Алексей признал бы в нем Распутина – но теперь видел иное: еще одного ублюдка Древних, засланца Лесов. Пристроившегося здесь, пригревшегося в самом сердце Глубинных. Но зачем?
И Алексей понял – затем же, зачем и он сам пришел сюда, в этот театр, принес эту проклятую, наполненную смертью и страхом шкатулку.
Тот-кого-звали-Распутиным смотрел на Алексея, словно не было вокруг воплей ужаса и боли, хруста костей и плеска крови. В этом пристальном взгляде земляно-черных глаз было лишь одно – вопрос: «Почему именно сейчас?»
И то, что же означал этот вопрос, Алексей понял через минуту.
Когда со стороны сцены раздался оглушительный треск, когда лопнули светильники и в щепки разлетелись кресла, когда упали продранные портьеры – от того, что словно кто-то метнул со сцены в зрительный зал лесную чащу.
Обернувшись, Алексей успел увидеть, как тело женщины – он узнал ее, это была актриса, – разрывается миллионом стволов, веток и веточек.
Утро встретило руины того, что было когда-то Императорским театром, нежным рассветом. Лучи солнца золотили кремово-розовое небо. Шпиль Петропавловской крепости сиял надеждой на будущее.
Алексей захрипел, шевельнул распухшим языком, глухо застонал. Он был в сознании всю ночь. Он видел и слышал, как умирали остальные. Как мучился в агонии Распутин – обратившиеся в валежник ветки, убившие Мать-Императрицу, пытались втянуться в тело того, кто породил их, кто заронил то семя, из которого они выросли. Как задыхались зажатые сотнями пудов мокрого, слипшегося песка остальные – люди и нелюди.
Тогда, со сцены, острые, как пики, ветви ринулись к Матери-Императрице, вспарывая тела тех, кто выжил под пятами песчаных гигантов, раздирая в клочья самих гигантов. В хаосе и панике, в какофонии криков и воплей, они вспороли брюхо монструозной медузе – и бочки слизи и жижи выплеснулись из него, затопив зал. Сырость смешалась с песком, зацементировав его, превратив в тяжелый, удушающий камень.
И запечатав всех, кто был, в огромную смертельную ловушку.
Кто-то умер сразу, когда его череп был раздавлен этой массой, как спелый орех.
Кто-то умирал долго и мучительно, задыхаясь и истекая кровью.
Кто-то был еще жив – как Алексей, погребенный по нижнюю челюсть, недвижимый и полубезумный, но все еще дышащий.
Слышащий.
Обоняющий.
Видящий.
Слышащий рокот, идущий сверху, с неба.
Обоняющий запах диковинных пряностей, не знакомых ему доселе.
И видящий, видящий, видящий…
Как сверху, с огромных цеппелинов, неподвижно зависших над градом на Неве – Санкт-Петербург ли это теперь? не дадут ли ему новое имя? – спускаются Иные Древние.
Со связками черепов на мощных шеях.
С пучками скальпов на поясах набедренных повязок.
Многорукие и многоглавые. Длинноязыкие и острозубые.
Они пришли, когда местные Древние не смогли договориться и пожрали самих себя.