Испытание волхва - стр. 26
– Хочу заказать заупокойную литию о новопреставленной. Прочитаешь сам ради меня, брат?
Отец Климент с сочувствием посмотрел на неё.
– Кто умер, сестра?
Бабка Матрёна всхлипнула и, как ей показалось, прошептала, на самом же деле пророкотала так, что эхо под сводами церкви повторило за ней:
– Машенька!
Отец Климент удивился еще больше, услышав незнакомое имя.
– Не знаю сей отроковицы, – сказал он, озадаченный неподдельным горем сестры из-за незнакомого ему человека. – Кто такая и кто она тебе?
– Любимица моя, гусыня, – пояснила бабка Матрёна, вытирая рукавом платья слёзы. – Приняла она вчера смерть лютую от извергов. Да упокоится её душа навеки!
Отец Климент едва не онемел от изумления, как до этого юный звонарь на паперти, а потом разъярился.
– Окстись, сестра, – сказал он, делая над собой усилие, чтобы не закричать. – Не богохульствуй! Ведь это не христианская душа. Как можно читать заупокойную литию по гусыне?
Теперь уже бабка Матрёна посмотрела на него с изумлением.
– А почему нельзя? – спросила она, уже не понижая голоса. – Характер у неё был, почитай, ангельский. Всегда ласковая, добрая. Ни разу не согрешила, не преступила заповедей. Редкий человек таким бывает. Так чем моя Машенька провинилась перед твоим Богом, брат?
Но отец Климент не стал отвечать на этот каверзный вопрос, а, зная характер сестры, попытался отговорить её пастырским увещеванием.
– Сестра, ты права в том смысле, что все, и люди, и животные, произошли из земной пыли, и все возвратятся в пыль. Да, было сказано: «Нет у человека преимущества перед животным, потому что всё суета». Но пойми же ты – не отпевают животных в храме! Великий грех это. А желание этого есть гордыня и блудодейство.
– Так твой Бог считает? – обидчиво поджав губы, спросила бабка Матрёна. – Или ты?
Эта последняя капля переполнила чашу долготерпения отца Климента. Много лет он стойко сносил её осуждение и насмешки, полагая, что сестра-атеистка была дана ему либо в наказание за его грехи, либо чтобы испытать силу его веры. Но в эту минуту гнев ослепил его. И, угрожая ей пальцем, отец Климент возопил:
– Я представитель Бога на Земле, его наместник! Моими устами говорит сам Бог! С тебя этого довольно, дщерь неразумная?!
Эхо под сводами храма много раз повторило его слова. Когда последние звуки стихли, бабка Матрёна неожиданно кротко спросила:
– Какой же ты мне брат после этого?
И отец Климент не нашёл, что ей ответить. Ему уже было стыдно, что он не сумел сдержать свой гнев. Но сделанного воротить было нельзя.
– Иди с миром, сестра, – утомлённо, будто только что совершил непосильную работу, сказал он. – И прости мне, как я тебе прощаю.
Но бабка Матрёна упрямо покачала головой.
– Не прощу, – просто сказала она, не повышая голоса. – Не брат ты мне с этой минуты.
– Замолчи, сестра! – ужаснувшись, воскликнул отец Климент и даже замахал на неё руками, словно отгоняя назойливую муху. – Это не ты, это бес в тебе говорит твоими устами!
Но когда звуки его голоса затихли под сводами, бабки Матрёны уже не было в храме. Она ушла, не взглянув на него напоследок и не попрощавшись. Отец Климент безмолвно провожал её взглядом, не пытаясь удержать. Он знал, что это ему не под силу. Он защитил свою веру, но потерял сестру.
Отец Климент подошёл к иконе, на которой был изображен распятый Спаситель. Долго молча смотрел на Него. Он невольно сравнивал себя с Иисусом и думал, хватило ли бы у него решимости по собственной воле взойти на крест и претерпеть неимоверные страдания, чтобы такой ценой искупить грех сестры и заслужить её любовь. А потом вдруг понял, что эти мысли и есть тот смертный грех гордыни, в котором он только что обвинял сестру. И отец Климент начал молиться.