Исповедь суккуба - стр. 3

Эти чужие маски сдавливали мне лицо, мне было тяжело дышать через них, прорези для глаз были слишком узкие, и я шла в них, спотыкаясь. А надетые помимо моей воли костюмы давили, стягивали мое тело или наоборот, свисали мешком, и я путалась в их длинных полах, шатаясь как пьяная и падая.

Я раз за разом срывала с себя чужие вещи, отбрасывала их как можно дальше и сбегала, пока мои обидчики не опомнились.

Но и мой костюм начал тяготить меня – в нем становилось душно, и спустя столько времени я начала ощущать его тяжесть на своих плечах. После очередного «костюмера» я не выдержала и сорвала с себя не только напяленные им на меня одежду, но и свой собственный костюм. Я бросила ему тряпки в лицо, а моя маска раскололась об асфальт, обдав моего обидчика острыми брызгами осколков.

– Смотри! Смотри! – закричала я! – Вот я!

Он стоял ошарашенный, а затем тихо ответил, – не верю… – Сейчас, сейчкас я расскажу тебе кто ты, и достал из своих просторных одеяний очередную маску.

И я бежала, и моя кожа царапалась о чужие костюмы, обагряя их каплями моей крови. Запыхавшись, я остановилась отдышаться и случайно увидела себя в отражении витрин.

И в тот момент мое тело показалось мне таким нелепым, таким слабым, и таким невзрачным среди всего этого Карнавала. Слабое, в царапинах и синяках, такое несовершенное и такое беззащитное…

Мне вновь захотелось найти свой костюм и скрыть им свою наготу. Мне захотелось броситься прочь отсюда – забиться домой или сбежать в глушь. Туда – где меня никто не увидит кроме птиц и зверей, туда, где никто не будет заставлять меня носить неудобные костюмы и душные маски, туда, где я смогу залечить свои раны ледяной озерной водой, жаром костра, колючими еловыми иголками и мягким бархатом мха.

Но я продолжала идти посреди Карнавала – нагая, я лавировала меж веселящейся толпы, чувствуя горячие поцелуи солнечного света на своей коже.

Может когда-нибудь моя кожа станет достаточно крепкой, чтобы не трещать по швам, режась об острые края чужих нарядов.

Может когда-нибудь, взглянув мне в лицо, кто–нибудь да и узнает меня.

Может когда–нибудь, я приму себя, и без содрогания взгляну на своё отражение.

А пока – да здравствует Карнавал!

Я стою на коленях в благодарность Богу и признаваясь в любви, но много ли во мне любви и благодарности, если я настолько не берегу свои несчастные колени. Много ли во мне любви, если я не люблю себя – начало и конец меня, моей жизни, моего воплощения.

Я бегу, спотыкаясь, за теплом и любовью. Но даже жар любимого человека не согреет меня, если мое солнце внутри погасло.

Я раздаю себя по дешевке, лишь бы меня любили и хвалили. Руку за пятак, голову за четвертак. Но когда от меня у меня ничего не останется, чем я буду ловить улыбки и восхищенные взгляды?

Мои глаза несовершенны – я вижу лишь то, что хочу видеть и то, что увидеть боюсь. Может тогда мне стоит больше печься о собственном зрении, чем о красоте окружающего мира? Может, когда мои глаза станут более совершенными, окружающий мир в их отражении станет лучше?

Я во многом презираю себя, но мне от себя никуда не сбежать, ведь я – центр мира для самого себя, и этого мне не суждено изменить.

Звезды будут светить, даже когда меня не станет. Но для меня звезды меркнут, когда я закрываю глаза и не вижу ночное небо. И когда я умру, звезд для меня больше не будет.