Исповедь глупца - стр. 25

Бэби это была кузина. Он уговаривал меня так настойчиво и трогательно, так дружески смотрел на меня своими добрыми глазами, что я почувствовал, как решение мое начинает колебаться. Но вместо того, чтобы согласиться прямо, я спросил:

– А как себя чувствует баронесса?

– Вчера она была нездорова, ей было очень плохо, но сегодня ей лучше. Скажите мне, дорогой друг, – продолжал он, – что собственно произошло третьего дня между вами? Жена мне рассказала, что в ваш разговор вкралось недоразумение, и вы без всякой причины рассердились на нее.

– Даю вам слово, – отвечал я несколько неуверенно, – я сам не понимаю этой истории. Может быть, я выпил лишнее, и у меня вырвалась какая-нибудь глупость.

– Оставим это, – возразил он, – и станем добрыми друзьями по-прежнему. Ведь вы знаете женщин, они такие восприимчивые… Так вы согласны, правда? Мы встретимся около четырех часов!

Я согласился.

Необычайная загадка: недоразумение! И все-таки она страдала! Страдала из страха, от досады, или еще от какой другой причины?

События приняли интересный оборот, когда на сцену выступила маленькая незнакомка; и не без сердечного трепета я отправился к четырем часам на назначенную пристань.

Подойдя к друзьям, я сразу заметил, что баронесса приветствует меня с нежностью сестры.

– Ведь вы не сердитесь на меня за мою резкость, – начала она, – я так легко раздражаюсь…

– Не будем говорить об этом, – прервал я ее и отыскал ей местечко на защищенной стороне мостков.

– Господин **, фрекен *** – представил барон, и я увидал молодую девушку лет восемнадцати, похожую на субретку; именно такой я и представлял ее себе. Она была небольшого роста, с незначительным личиком, одета просто, но с легким оттенком искусственного изящества.

А баронесса! Бледная, с впавшими щеками, такая худенькая! Браслеты звенели на ее руках, платье с закрытым воротом; можно было видеть голубые жилки возле ушей, которые как-то особенно выступали, благодаря небрежной прическе. Она была дурно одета в негармоничные, кричащие цвета. В эту минуту она положительно была некрасива. Она внушала мне глубокую жалость, и я искренно сожалел о моей вчерашней несправедливости. Как мог я принять ее за кокетку! Она скорее была мученицей!

Святая, терпящая незаслуженное несчастье!

Пароход отошел; чудный августовский вечер на Меларском озере располагал к тихой мечтательности.

Случайно или намеренно барон с кузиной заняли места рядом настолько далеко от нас, что мы не могли слышать их разговора. Наклонившись к молодой девушке, барон болтал, смеялся и шутил с веселым, помолодевшим лицом жениха.

По временам он бросал нам лукавый взгляд, на который мы кивали ему с улыбкой.

– Не правда ли, какая веселая эта малютка? – спросила меня баронесса.

– Кажется, да, баронесса, – отвечал я, не зная хорошенько, какое надо при этом сделать лицо.

– Она так хорошо умеет развеселить моего мужа; я совершенно лишена этого дара, – прибавила она, взглядывая на них с улыбкой искренней симпатии.

В эту минуту на лице ее отразился отпечаток подавленной печали, осушенных слез, сверхчеловеческого отречения; словно облако пронеслось по нему то неясное отражение доброты, самоотверженности и покорности, которое встречается обыкновенно у женщин, ожидающих ребенка, и у молодых матерей.

Охваченный раскаянием и стыдом за мое необоснованное мнение о ней, я с трудом подавил слезы и постарался завести простой разговор.