Исповедь - стр. 3

Санёк не принимал участие во всеобщей подготовке к празднику и застолью, он удобно развалился в кресле у камина, вытянув длинные ноги в удобных унтах и потягивал виски, изредка затягиваясь сигарой. Своё безделье он обосновывал периодически возмущающимся членам семьи тем, что итак уже сделал всё что мог. Во-первых, он всех привёз. Во-вторых, купил продукты и даже подарки. В-третьих, бесплатно раздобыл ёлку и приобрёл традиционный праздничный салют-фейерверк, куда без них в Новый год? Ну что от него могло быть ещё надо? Тем более ему ещё наряжаться в Деда Морозом и с ними же хороводы водить, а потом весь год слушать от младшего:

– Я знаю, что ты был Дедом Морозом, у тебя борода отклеилась!

Пусть другие теперь поработают, порежут салаты, почистят снег, помоют полы, а он уж как-нибудь посмотрит свои любимые старые фильмы по телику, в ожидании застолья и яств из новогоднего меню.

Подготовка к Новому году шла полным ходом, стол был уже накрыт, ёлка наряжена, все празднично одеты, вот-вот пробьют куранты, и Президент как всегда должен объявить, как хорошо мы будем жить в следующем году. И вроде всё как обычно, всё как всегда… Но одна новость омрачала торжественное мероприятие и не давала всем родным за праздничным столом до конца расслабиться, то и дело подбрасывая ветки в огонь неприятной темы для разговора, которая была так не ко времени. Уже почти сутки назад дядя Андрюша, свояк, муж родной сестры матери из Москвы, впал в кому. О нём последнее время приходили не очень хорошие новости в части здоровья, но как-то не верилось, что всё настолько плохо. Каждый раз, когда сестра матери рыдала в трубку и рассказывала, что дяде Андрюше в очередной раз всё хуже и хуже, казалось, что нет, этого не может быть, что он выкарабкается, вот-вот он встанет с кровати, с которой не вставал уже два с половиной года и пойдёт, побежит, ему всего-то семьдесят… Тем более он после больниц, куда его клали каждый месяц, вроде даже поднимался духом, начинал общаться, шутить, пробовал подниматься.

Он вообще любил шутить, этот дядя Андрюша. По жизни был оптимистом и юмористом, даже разговаривал как-то необычно, афоризмами, не так как все. Само имя «дядя Андрюша», как бы странно оно не звучало, выбрал он себе сам, да так оно за ним и закрепилось. Он всех дядями называл – сына шести лет, племянника пяти, вот все и подхватили. Всегда с фирменной улыбочкой на лице, традиционным сарказмом и беззлобной шуточкой, в неизменной бейсболке, коих у него за всю жизнь скопилось бесчисленное множество всех цветов и фасонов, на них одно время была мода, таким его запомнили близкие. Он всегда хотел жить с шиком, чтобы жизнь вокруг фонтанировала, чтобы все вокруг понимали, что она удалась. В молодости он профессионально занимался футболом, который так и остался основным его увлечением на всю жизнь, можно сказать в чём-то её смыслом. Дядя Андрюша был роста среднего, с годами из стройного и поджарого постепенно становился всё круглее, как тот самый футбольный мячик, но нисколько не менялся с точки зрения жизнелюбия, оптимизма и особого ироничного взгляда на мир. Конечно, как и все москвичи, он любил нам, провинциалам, пустить пыль в глаза. У него первого появился Полароид, фантастика, моментальный фотоаппарат, который казался чудом, надо было ещё махать его маленькими, но цветными фотками из стороны в сторону, сушить. У нас-то ещё были советские «мыльницы», фотоувеличители… У него первого появилась люксовая семёрка, ВАЗ 2107 цвета морской волны, на фоне наших убогих старинных Нив и копеек. Первый клубный жёлтый пиджак, как у новых русских, первые американские джинсы. Всем этим дядя Андрюша показывал, что в Москве совсем другая, новая жизнь, что он успешен, он богат и красив, что жизнь удалась.