Испанская баллада - стр. 65
Полагалось бы, чтобы дон Альфонсо в свою очередь произнес что-нибудь учтивое, к примеру: «Нетрудно быть любезным с такой дамой, как ты». Но ему вдруг стала обременительна вся эта пустая, напыщенная модная болтовня. Да и Ракель, похоже, считает все эти галантности смешными. И вообще, как с ней полагается разговаривать? Она определенно не из тех дам, которым нравятся преувеличенные комплименты, якобы диктуемые влюбленностью, но еще меньше она похожа на тех женщин, с которыми можно вести себя грубо, по-солдатски. Он привык, чтобы у каждого было свое определенное место и чтобы сам он, Альфонсо, сразу понимал, с кем имеет дело. А что собой представляет эта донья Ракель и как ему с нею обходиться, он не понимал. Все, что окружало еврея Ибн Эзру, сразу стало каким-то зыбким, неясным. Далась ему, королю Альфонсо, эта донья Ракель! Чего он от нее хочет? Неужели ему хочется (в мыслях он произнес очень грубое словцо на своей вульгарной латыни) с ней переспать? Он и сам того не знал.
На исповеди он мог с чистой совестью утверждать, что никогда не любил ни одной женщины, кроме своей доньи Леонор. К рыцарской любви, какую воспевают трубадуры, у него вкуса не было. Незамужние дочери знатных семейств если и появлялись вне дома, то крайне редко, во время больших церемоний. Поэтому куртуазные правила предписывали влюбляться в замужних дам и посвящать им выспренние любовные стихи, холодные как лед. И толку с подобного ухаживания не было. Поэтому он иногда спал с обозными девками или взятыми в плен мусульманками – с ними можно было обходиться и разговаривать так, как взбредет в голову. Однажды он, правда, завел интригу с женой одного наваррского рыцаря, но особой радости ему это не принесло – он почувствовал большое облегчение, когда дама отбыла на родину. Короткая любовная история с доньей Бланкой, придворной дамой королевы, была мучительной. В конце концов донья Бланка навеки удалилась в монастырь, то ли по доброй воле, то ли не совсем. Нет, счастлив он был только со своей Леонор.
В голове дона Альфонсо вдруг пронеслись все эти воспоминания, пусть и не облеченные в ясные слова, но все же дразнящие, и его рассердило, что он завел подобный разговор с дочерью еврея. Притом она ему нисколько не нравилась. В ней не чувствовалось мягкости, женственности, чего-то дамского. Больно уж она скорая на язык – позволяет себе судить обо всем, хоть, в сущности, еще дитя. Какая пропасть между этой Ракелью и златокудрыми христианскими дамами с их холодным величием! Никакой рыцарь не стал бы слагать стихов в ее честь, да она и не поняла бы их.
Он не хотел продолжать беседу, не хотел больше ни минуты провести в этом доме. Тихий сад с однозвучным журчанием фонтанов, с дурманяще сладким ароматом померанцевых деревьев раздражал его. Хватит строить из себя дурака и обхаживать эту еврейку! Сейчас он развернется и уйдет!
Но вместо того Альфонсо услышал, как его собственный голос произнес:
– У меня есть имение неподалеку от города, его называют Галиана. Тамошний дворец очень старый, его соорудили по приказу мусульманского короля. О дворце ходит немало рассказов.
Донья Ракель сразу оживилась. Помнится, она что-то слышала об этой Галиане. Не там ли рабби Ханан устроил свои водяные часы?
– Я задумал восстановить дворец, – продолжал дон Альфонсо, – причем так, чтобы новый не уступал старому. И ты, госпожа, очень помогла бы мне, если бы осмотрелась там и дала совет.