Испанская баллада - стр. 62
– Что думаете, господа? – спросил он. – Не восстановить ли нам эту Галиану? – И, повеселев, предложил: – Давайте-ка осмотрим развалины!
Они направились к дому. Навстречу уже спешил кастелян Белардо, разволновавшийся, отменно почтительный. Широким жестом указывая на грядки, он обратил внимание рыцарей на то, сколько пользы удалось ему извлечь из этого никчемного сада. В доме он долго демонстрировал королю многочисленные поломки, попутно болтая о том, до чего же красиво, наверное, было здесь когда-то: везде мозаика, роскошно изукрашенные полы, стены, потолки. Но Тахо то и дело разливается, и вода проникает в дом. Сердцу больно глядеть, как разрушается дворец, но ничего не попишешь – в одиночку ему, Белардо, ничего не сделать. Он не раз самолично являлся к господам королевским советникам, твердил им, что дом нужно восстановить, а на реке соорудить плотину, да только его и слушать не хотели – денег, мол, не напасешься.
– Болтун прав, – по-латыни обратился Эстебан к дону Альфонсо. – Должно быть, дворец и в самом деле был необычайно красив. Старый обрезанный король не поскупился для своей дочки.
Шпоры на сапогах рыцарей громко звенели, когда они ступали по выщербленным мозаичным полам. Голоса гулко отдавались в опустевших покоях.
Дон Альфонсо молча осматривал дом и думал: «Да, следует поспешить, чтобы Галиана вконец не разрушилась».
Дон Гарсеран заметил:
– Затея будет стоить труда и денег. Но мне, дон Альфонсо, кажется, если Галиану как следует отстроить, будет просто загляденье. Видел бы ты, как преобразился старый уродливый кастильо де Кастро, попав в руки к твоему еврею.
Дон Альфонсо вдруг вспомнил, как удивилась дочь еврея старомодной простоте бургосского замка – и как дерзко высказала ему свое удивление. А дон Эстебан уже подхватил слова дона Гарсерана и присоветовал королю:
– Если не шутишь, а в самом деле намерен восстановить Галиану, осмотри сначала дом твоего еврея.
«А я ведь и впрямь грубо обошелся с евреем, – подумал Альфонсо. – Дон Манрике тоже так считает. Ладно, как-нибудь утрясу дело, а заодно погляжу на его дом».
– Пожалуй, вы правы, – нарочито равнодушно ответил он.
Христиане всего Запада устремились на священную войну, а Кастилия тем временем, как и предсказывал Иегуда, вступила в пору расцвета. Караваны и корабли доставляли товары с Востока в мусульманские страны Иберийского полуострова, оттуда они шли в Кастилию, а оттуда и дальше – во все христианские королевства.
Сначала, при объявлении крестового похода, бароны горько пеняли на то, что им по вине еврея нельзя участвовать в священной войне, гнать бы, мол, этого жида в шею. Но вскоре сделалось ясно, какую огромную пользу принес стране нейтралитет; ропот стал тише, а страх перед евреем и тайное уважение к нему возросли. Многие дворяне старались снискать его расположение. Один из представителей рода де Гусман, как и один из представителей рода де Лара (правда, совсем захудалый родственник всемогущего дона Манрике), просили министра-еврея принять их сыновей к себе в пажи.
Старый Муса, когда Иегуда мимоходом, но все-таки не без гордости поведал ему, насколько хорошо идут дела Кастильского королевства, как, впрочем, и его собственные, смерил друга проницательным взглядом, в котором светилось не только уважение, но также сожаление и насмешка. «Вот неймется человеку, – думал он. – Все-то он суетится, старается одновременно уладить тысячу дел. Чтобы быть довольным собой, ему нужно распоряжаться множеством людей и вещей, нужно, чтобы все пришло в движение, чтобы перья безостановочно скрипели в королевских канцеляриях, чтобы всё новые корабли бороздили просторы семи морей, всё новые караваны отправлялись в новые земли. Он внушает себе, что делает это ради мира и ради блага своего народа. Так оно и есть, с одной стороны, но с другой – он суетится в первую очередь потому, что любит деятельность и власть».