Искусство воскрешения - стр. 12
Стрелочник озлился и разворчался.
– Прости, брат, – сконфуженно произнес Христос из Эльки, – помнится, таким манером я всегда выигрывал у обитателей Приюта Воздержания[9].
Стрелочник сплюнул сквозь зубы.
Проповедник подобрал бумажный пакет, наскоро благословил игроков и пристыженно удалился.
В пампе наступал полдень.
Под пылающим солнцем он лихо припустил вперед точно по середине железной дороги, углубляясь в пустыню. Вдалеке серое селение Сьерра-Горда расплывалось в дрожащем знойном воздухе и становилось похоже на печальную чайку.
Перескакивая со шпалы на шпалу в каменном молчании пустыни – «Ничто так не укрепляет дух, как молчание пустыни, братья и сестры», – он задумался об удивительных совпадениях, сплетавших истории Альмы Басилии и Магалены Меркадо, совпадениях и случайностях, которые касались не только их самих, но и приисков, где они обитали. По крайней мере, раньше, ведь Альмы Басилии уже и на свете-то нет: если верить рассказчику из поезда, ее зарезал убийца женщин, сбежавший из тюрьмы в Икике. По описанию продавца птиц, прииск Магалены Меркадо как две капли воды походил на прииск Альмы Басилии в том смысле, что там была всего одна классная дама, одна повитуха, одна учительница игры на фортепиано и одна проститутка. Как и Альме Басилии на прииске Чолита, в Провидении – или Вошке, просветили его знатоки со станции, – Магалене Меркадо приходилось в одиночку управляться с натиском местных холостяков. А это вам не фунт изюму, подчеркнул птичник, там две сотни бобылей живет. Ну, допустим, из этого числа следует вычесть приходского священника и содомита, без которого не обходится ни один прииск (в Чолите это был продавец парфюмерного отдела в пульперии, в Вошке – билетер в кинотеатре), но зато надо прибавить целый полк неудовлетворенных женатиков, которые в день получки тоже норовили затесаться в очередь за услугами продажной любви. Время от времени строй покидал какой-нибудь дряхлый старик, которому отказывали железы, не то что, когда я молодой был, красавец, прямо черный бык, эх, земляк, все бабы мои были, а в штанах – револьвер. Но место старика, удалившегося от плотских забав, сразу же занимал мальчишка, которому в день пятнадцатилетия – такой в пампе обычай у настоящих самцов – покупали длинные брюки, зализывали волосы бриллиантином – никаких дурацких детских проборов на левую сторону – и объявляли, мол, пора прогуляться с отцом к местной путане: пусть сдаст выпускной экзамен на мужика и научится уже, так его разэтак, что писька не затем одним встает, чтобы соревноваться, кто дальше ссыт.
Христа из Эльки занимало не только прозрачное имя девушки и то удивительное обстоятельство, что она истово веровала в Бога и Пресвятую Деву, но и еще одна таинственная подробность, о которой продавец птиц говорил, понизив голос. В здешних кабаках бают люди, будто бы добросердечная шлюха – одна из душевнобольных, пригнанных с юга в пампу обманом после страшного землетрясения три года тому назад. Миф о них кочевал с прииска на прииск, хотя хозяева запрещали рабочим толковать про это под страхом увольнения. Три года прошло, а до сих пор очень немногим известна правда об этом загадочном событии. Да и те помалкивают, боятся. А для большинства бригада умалишенных – такая же сказка, как страшилка про Плакунью или Черную Вдову. Или про Дитятко с Золотыми Зубами. В пампе полно россказней и суеверий.