Искусство и наука - стр. 7
14. Как образец противоположного в области того же искусства, я не могу привести вам ничего более яркого, чем то, что я видел года два тому назад в «Театре Гейити»[17] и что можно, пожалуй, увидеть теперь в любом лондонском театре.
Сцена, на которой происходил этот танец, изображала ад, и на заднем плане нарисованы были огненные языки. Танцующие изображали демонов с красной фольгой вместо глаз, метающих огонь; тот же красный огонь как будто выходил у них из ушей. Они начали свой танец на сцене с того, что стали ходить по приспособленной опускной двери, которая отбрасывала их на десять футов в воздух, а все исполнение состояло в выражении всевозможных дурных страстей самым неистовым образом.
15. Вы, надеюсь, без затруднения поймете, в каком смысле слова sophia и moria[18] правильно должны быть употребляемы по отношению к двум различным методам одного и того же искусства. Но те из вас, которые привыкли к точному мышлению, сразу заметят, что я ввел новый элемент при рассматривании образца высшего искусства. Безумие гребца состояло просто в том, что он неспособен был грести; но безумие пляшущего состоит не в неумении танцевать, а в умении хорошо танцевать с дурной целью; и чем лучше он танцует, тем отвратительнее получаемые результаты.
И теперь я опасаюсь, что надоем вам, прося вас обратить внимание на то, что вы вначале можете счесть за праздную тонкость или мелочь анализа, но тонкость здесь существенна, и я надеюсь, что в течение моих лекций я не буду более надоедать вам.
16. Простое отрицание власти или силы искусства – его нулевая точка – в гребле только смешна. Оно не менее потешно, конечно, и в танцах. Но что вы разумеете под словом «потешно»? Вы разумеете нечто до такой степени презрительное, что оно вызывает смех. Презрение в обоих случаях, однако, слабо в обыкновенном обществе, потому что хотя человек может и не уметь ни грести, ни танцевать, но он может уметь многое другое. Предположите теперь, что он живет там, где не может научиться многому другому: на бурливом морском берегу, где нет никаких картин, в бедной стране, где отсутствуют все тонкие искусства, сопряженные с благосостоянием, и в простом, первобытном обществе, куда не проникла еще утонченность литературы, но где умение хорошо грести необходимо для поддержания существования, а умение хорошо танцевать является одним из наиболее жизненных домашних удовольствий. В таком случае вы сказали бы, что его неумение грести или танцевать более чем потешно; что это признак человека, никуда не годного, заслуживающего не только презрения, но и негодования.
Теперь припомните, что безразличная точка или инерция искусства всегда обусловливает этого рода преступление или по крайней мере всегда заслуживает сожаление. Нравственной вины в отсутствии искусства может и не быть, если человеку не представляется возможности обучаться искусству; но отсутствие возможности обучаться таким искусствам, которые при данных обстоятельствах необходимы в обычной жизни, хотя и может не быть поставлено в вину отдельной личности, но для целой нации не допускает никакого оправдания. Национальное невежество в приличном, скромном искусстве всегда преступно, за исключением самых ранних стадий общественного развития, да и тогда оно грубо.