Искра в аметисте - стр. 35
Не тело ‒ месиво! На лице живого места нет!
Это что же получается, все это время, пока я там наверху развлекалась, в воде плескалась да, невзначай, эльфийской пылью травилась, его тут мучили?!
Тут, от понимания безвыходности положения и в предвкушении дальнейших событий, неприятные ощущения в желудке сделали свое черное дело, и мой организм больше не желал сдерживаться. Никак. Поэтому все его незамутнённое пищей содержимое вылилось в болезненные спазмы и моё мычание. Видимо, эти излияния были слишком громозвучными ‒ лорд Сарф стал приходить в себя. Даже головой встряхнул.
‒ Ты... как...
‒ О... ‒ восклицание получилось довольно вялым и неестественно сиплым. Казалось бы, всего-то нервное потрясение, а я уже разговариваю, как Пикилиха. Ходили слухи, что эта деревенская балаболка, тёща деревенского старосты, могла оговаривать всех своих знакомых и незнакомых целый день, да так, что к вечеру уже хрипела, но всё продолжала свою просветительскую деятельность по выявлению чужих пороков. Однако, было и более прозаичное объяснение.
Пикилиха обладала столь специфическим голосом по одной весьма простой причине ‒ она была не дура выпить, а пила исключительно домашний самогон, после которого прикуривала еще и трубку с чистым табаком собственного производства, выращенным на родном огороде. Нет, тёткой она была неплохой. Работящей и деловитой, но вот голос, после всех возлияний и застольных горопанных песен, надо сказать, был запоминающимся, как и её способность ухлопать за раз огромную баклагу первача, не уступая здоровенным детинам кожемякам, и пойти после мять бока этим самым увальням. Поговаривали, что Пикилиху побаивался муж, но больше всего боялся зять, и не столько её родственных объятий до хруста в рёбрах, сколько возможности выпить с ней за одним столом ‒ угнаться за ней не хватило здоровья даже известному на всю округу выпивохе ‒ её мужу, много лет страдающим из-за этих безжалостных и бесполезных состязаний болью в боку...
Так, о чем это я?
О грубом моем голосе? Но это не беда ‒ сейчас меня огрубят со всех сторон.
‒ Гинтаре... ‒ позвал отец уже более громко и требовательно.
‒ А... ‒ снова попыталась хоть слово вымолвить, но сил как-то совсем было мало. ‒ Я тут... со скуки маюсь без приключений на мою голову... батюшка!
Конечно, с последнего всего какой-то месяц прошел ‒ почти целая вечность. Даже забываться стало, каково это быть связанной, скованной и не иметь возможности распоряжаться собственным телом.
‒ У меня просто... нет слов от радости! Я так привязалась к этому месту, что даже запястья затекли от этих прекрасных браслетов.
И продемонстрировала ему железные цепи, сковавшие мне руки так, что ни одно пламя их не освободит.
‒ Слушай сюда меня внимательно, ‒ произнес батюшка вполне себе крепким и внятным голосом.
Откуда только силы берутся? Его, поди, зельями не опаивали и в тех самых зельях не купали, заклятие повиновения в волосы не вплетали. Для него обходительность лорда Савра сошла на нет.
‒ Как только я подам тебе знак, ты освободишься от цепей...
‒ Интересно, как это...
‒ Не пререкайся! Слушай то, что тебе говорят...
Очаровательно! Теперь ни за что не поверю, что мы случайно оказались и в том лесу, и на этих землях. Значит всё это ‒ часть одной задумки и одного плана, в котором мне отводилось место приманки в расставленном капкане. Похоже, у всех последователей Брексты нет души и вместо сердца ‒ камень в груди. Не удивительно, что матушка от него сбежала!