Исчезнувшая армия царя Камбиса - стр. 41
Он опустил голову и, погружаясь в собственные мысли, улыбнулся.
– Меня всегда интересовало, что испытывает человек, которому посчастливится сделать такую находку. Конечно, на это не приходится и рассчитывать. Тутанхамон – исключение. Шансов обнаружить гробницу целой – один к миллиону. И все же сама мысль не дает мне покоя. Кровь закипает от возбуждения. Ни с чем не сравнимое чувство. Ни с чем. Хотя, с другой стороны… – Дэниел вздохнул.
– Что?
– С другой стороны, возбуждение тоже не будет длиться вечно. Вот в чем суть археологии. Никогда не бывает достаточно одной находки. Все время тянет превзойти самого себя. Скажем, Картер. Раскопав гробницу Тутанхамона, последующие десять лет жизни он на каждом перекрестке кричал, что знает, где похоронен Александр Македонский. Величайшего открытия за всю историю археологии ему оказалось мало. Это «Уловка-22»[1]. Копаешься, не жалея сил, в прошлом, чтобы раскрыть его секреты, и больше всего боишься, что секретов этих в один день не останется.
Он смолк, затушил о каблук ботинка окурок сигареты и рассмеялся.
– Слушай, готов держать пари: ты предпочла бы сейчас мыть посуду!
Их глаза вновь встретились, пальцы опущенных рук соприкоснулись. Движение это было почти незаметным, невинным и в то же время совершенно осознанным. В следующее мгновение взгляды разошлись, но пальцы остались переплетенными.
Через три дня последовала новая встреча в Лондоне, а неделю спустя Тэйра и Дэниел уже принадлежали друг другу.
То было волшебное время, самое счастливое в ее жизни. Дэниел жил на Гауэр-стрит, в убогой квартирке без центрального отопления, которая и стала их убежищем. С утра до поздней ночи они занимались любовью, делая краткие перерывы только для того, чтобы перекусить. После скромного пикника прямо на простынях вновь наступал черед исступленных объятий.
Дэниел оказался великолепным рисовальщиком, и, отдыхая от перипетий любви, обнаженная Тэйра раскидывалась на постели, а он покрывал листы плотной бумаги быстрыми набросками – в карандаше, углем или цветными мелками. Мастерски выписанные эскизы служили как бы официальным подтверждением их физической близости.
У одного из приятелей Дэниел одолжил старенький мотоцикл, и в конце недели они выбирались куда-нибудь за город. Обхватив любимого за пояс, Тэйра по обеим сторонам дороги высматривала укромные уголки: безлюдную рощицу, пустынный берег реки или, на худой конец, густые заросли кустов.
Дэниел водил ее по залам Британского музея, задерживаясь перед наиболее интересными, с точки зрения археолога, экспонатами, читая долгие лекции о покрытых клинописью глиняных табличках из Амарны, о вазах, расписанных сценками, на которых в весьма изобретательных позах представали древнеегипетские мужчины и женщины.
– «Холод желания кожу мою обжигает», – переводил Дэниел строчки сохранившихся на черепке иероглифов.
– А мою – жар, – смеялась в ответ Тэйра и страстно прижималась к нему, не обращая внимания на бродивших по залам посетителей.
Он водил Тэйру в Бодлианскую библиотеку и в музей Соуна – чтобы показать саркофаг Сети I, а она его – в зоопарк, где работала подруга по университету. По ее просьбе подруга вытащила из террариума питона и повесила толстенную змею Дэниелу на шею, от чего он вовсе не пришел в восторг.