Исчезновение Стефани Мейлер - стр. 57
– Тогда почему вы считаете, что жители Орфеа могут вас в этом году не переизбрать?
– Потому что прошло время, и они все забыли. С первого моего мандата сменилось почти целое поколение. Сегодня у них иные ожидания, да и требования тоже, ведь все это уже считается нормой. К тому же Орфеа процветает, а это разжигает аппетиты: куча мелких честолюбцев, жаждущих урвать хоть капельку власти, спят и видят, как бы пробраться в мэрию. Ближайшие выборы могут стать концом для города. Его ис портит жажда власти, эгоистическое желание править любой ценой, которыми будет движим мой преемник.
– Ваш преемник? И кто он?
– Пока не знаю. Но рояль в кустах найдется, вот увидишь. До конца месяца еще можно выдвигать свои кандидатуры на пост мэра.
Самообладание у Брауна было поразительное. В этом Анна убедилась, когда под вечер отправилась с ним в Саг-Харбор, к родителям Стефани.
Атмосфера у дома Мейлеров, обнесенного полицейскими заграждениями, была очень напряженной. На улице стояла плотная толпа. Кто просто пришел поглазеть на суматоху, кто хотел выразить поддержку семье. Многие держали в руках зажженные свечи. У фонаря возник импровизированный алтарь с горой цветов, записок и мягких игрушек. Кто-то пел, кто-то молился, кто-то фотографировал. Туда же съехалось множество журналистов со всего округа, тротуар был частично заставлен фургонами местных телеканалов. Заметив мэра, журналисты окружили его и стали спрашивать об отмене фейерверка Четвертого июля. Анна хотела отстранить их, позволить мэру пройти, не отвечая на вопросы, но он ее удержал. Ему хотелось сделать заявление для прессы. От подавленного человека, которого она только что видела в кабинете, не осталось и следа: он снова был на коне и излучал уверенность в себе.
– Я знаю, что беспокоит коммерсантов нашего города, – громко произнес он. – Я прекрасно их понимаю и отдаю себе полный отчет в том, что отмена празднеств по случаю Четвертого июля может поставить под угрозу и без того шаткую местную экономику. Я провел консультации со своей администрацией и принял решение не отменять фейерверк, а посвятить его памяти Стефани Мейлер.
Довольный произведенным эффектом, мэр не стал отвечать на другие вопросы и двинулся дальше.
В тот вечер Анна, доставив Брауна домой, задержалась на парковке причала у океана. Было восемь часов. Упоительное тепло струилось через опущенные стекла в кабину машины. Ей не хотелось сидеть дома одной, но еще больше не хотелось идти в ресторан в полном одиночестве.
Она позвонила своей подруге Лорен, но та была в Нью-Йорке.
– Тебя, Анна, не поймешь, – сказала Лорен. – Когда тебя зовешь поужинать, ты каждый раз отказываешься под любым предлогом, а стоит мне уехать в Нью-Йорк, как ты мне предлагаешь сходить в ресторан?
Препираться Анне не хотелось. Она нажала на отбой и пошла купить себе еды навынос в какой-нибудь палатке на набережной. Потом поехала на службу, к себе в кабинет, и стала ужинать, изучая магнитную доску с документами расследования на стене. Глядя на имя “Кирк Харви”, написанное на доске, она вдруг вспомнила рассказ, услышанный накануне от Льюиса Эрбана – про насильственное переселение бывшего шефа полиции в подвал. В подвале действительно было помещение, служившее чуланом. Она решила немедленно спуститься туда. У двери ее охватило странное чувство, ей чуть не стало дурно: она представила себе, как двадцать лет назад на этом месте стоял Кирк Харви.