Исцеляющая - стр. 8
Хизер идет впереди и, как положено ответственной родительнице, внимательно исследует землю на предмет змей и прочих опасностей, а Эйва, в соответствии со своей ролью, носится туда-сюда, в меру пугая мать. Во время прогулки Хизер размышляет о том, как изменится их жизнь по прошествии лет. Ведь наверняка наступит день, когда дочь уже не будет в ней нуждаться. День, когда дитя вырастет, превратится в женщину, которая отправится покорять большой мир и, возможно, даже не оглянется назад. Что тогда с ними будет?
– Мам, не отставай! – зовет Эйва.
– Иду, иду, – отвечает Хизер.
Солнце стоит высоко, ветра нет, природа переполнена жизнью. Щебечут птицы, гудят насекомые.
– Мама! – снова окликает ее дочь, скрывшаяся за очередным изгибом тропинки.
В ее голосе прорезаются новые нотки. Хизер не видит дочери, и сердце у нее невольно сжимается от тревоги.
– Что случилось?
– Мама! – вопит Эйва, и Хизер кидается прямо через кусты.
В этот момент она испытывает необоримый страх. Раньше она не догадывалась, что можно испытывать подобное. Точнее, она всегда была трусихой, просто не знала, к чему приложить свои страхи, а теперь ей было за кого бояться: у нее был ребенок.
Добежав до поворота тропинки, Хизер слышит, что дочь плачет. Навзрыд, взахлеб, с какой-то мелкой дрожью, напоминающей звук трескающегося льда.
– Что случилось? – повторяет она, и тут же сама понимает – что.
В густой зеленой траве лежит олениха. Ее шкура того же цвета, что и поздний вечер. Из груди торчит стрела. Животное натужно хрипит.
– Мама… мама… – тянет, словно мантру, Эйва, на ее щеках блестят дорожки слез.
Хизер осматривается в поисках охотника, надеясь, что все можно еще разрешить быстро и безболезненно для оленихи. Никого.
– Она умирает? – спрашивает Эйва.
– Это не твоя вина, – отвечает Хизер, сама не зная почему.
Эйва всхлипывает. Она пытается понять. Как долго это будет продолжаться? И что случится потом? Кто-нибудь ее похоронит? В голове так и роятся вопросы.
А у матери нет ответов. Они обе так и продолжают молча сидеть рядом, переживая этот миг, деля с умирающим животным крохотное пятнышко огромного, жестокого мира. Олениха смотрит на них без страха и даже не вздрагивает, когда ребенок осторожно протягивает руку и гладит ее по шее. Оленья шкура куда мягче, чем представлялось Эйве.
Хизер целует дочь в макушку. Они обе плачут.
Дыхание животного становится все реже. Вдруг Эйва хватает стрелу, пронзившую легкое оленихи, и тянет за древко. После секундного сопротивления стрела выходит. Олениха судорожно дергается, испускает звук, похожий на блеяние. Эйва отбрасывает стрелу прочь.
– Это не поможет, – предупреждает Хизер.
Эйва всей душой желает только одного: чтобы оленихе стало лучше. Чтобы кровь остановилась. Все, что она хочет, – это чтобы смерть прошла стороной, хотя бы один разок. Она кладет ладошки на рану. Оленья кровь тепла, она струится толчками, в такт биению сердца. Эйва закрывает глаза и ждет. Ждет, когда оленихе станет лучше.
Приходит что-то вроде огня, вспыхнувшего под ее руками, или, может быть, электрического разряда. А затем олениха встает на ноги. Кровь все еще течет, но животное уже в состоянии двигаться, пусть и неуверенно.
Хизер подхватывает Эйву и тащит назад по траве. Тело дочери бессильно обмякает.