Исцелённая любовью, или Сказание о королеве Лайле и рыцаре - стр. 11

Я слушаю Эви с всё растущим удивлением. Она никогда не интересовалась такими вещами, никогда не делилась женскими сплетнями! Но сестра упрямо продолжает рассказывать о визите в королевскую опочивальню и напоследок осчастливливает меня шокирующей историей о том, как, пока взрослые кудахтали над новорождённой, юная Куинтина сняла штанишки и...

— Она написала в твои туфли? — переспрашиваю я.

Эви кивает и отворачивается к окну. Прямая спина и изысканный наклон головы — моя сестра могла бы стать восхитительной королевой.

— Да. И её никто не наказал.

Появление Кэсси прерывает разговор, и пока сестра берёт у него чашку и соглашается отведать свежую булочку, я успеваю заметить то, что ускользало всё это время от моего взгляда. Эви всё ещё необыкновенно бледна, напряжена и решительна. И я понимаю, что история с испорченными и безжалостно выброшенными туфлями — присказка, а сказка, и не факт, что добрая и со счастливым концом, ждёт впереди.

— Сегодня рано утром я разговаривала с отцом, — подтверждает подозрения сестра. — Лайла, я понимаю, что тебе может не понравиться то, что я сделала. Но ждать, когда ты придёшь в себя и позаботишься о нас обеих, я не могла. Прости, но то, что я сделала, я должна была сделать уже давно. Или ты, но ты не смогла, не сумела бы, и я...

Она запинается, повторяется и путается всё больше. Кэсси вновь получает её чашку с морсом и наказ не беспокоить нас как минимум полчаса. Я покрываюсь холодным потом. Никогда я не видела, чтобы сестра прятала от меня глаза и так отчаянно краснела.

— Говори, наконец, что ты сделала, Эви? Что ты натворила?

Она фыркает и криво улыбается.

— Восьмилетняя Каллиста уже строит глазки Николасу, я сама видела, — бессвязный шёпот пугает, но тут сестра вскидывает голову и решительно встаёт с кресла. — Я должна была защитить наши интересы, и я это сделала. Даже если ты возненавидишь меня за это.

Я молча жду.

— Две недели назад я была на свадьбе Клер. Родители были счастливы сбыть с рук засидевшуюся в девках дочь. Так и говорили, ну ты знаешь, во время испытательных тостов. Она оскорбления выдержала, молодец, и в спальню молодые ушли сами, без соглядатаев.

Я вдруг вспоминаю, что Клер — моя ровесница, мы родились с ней в один день. Эви старше на целых три года, и слушать такое ей наверняка не понравилось.

— Хорошо, что ты понимаешь, — говорит она, заметив мой взгляд. — На торжестве я познакомилась с одним молодым человеком. Он произвёл на меня приятное впечатление. Его зовут Ронни. Простецкое имя, но он просил называть себя именно так.

Она мило краснеет, и у меня холодеют руки. Я вдруг понимаю, что скоро потеряю сестру. Что больше не будет дней, наполненных уютным молчанием, подшучиванием и нашими любимыми перепалками. Она уедет к этому Ронни, и я лишусь близкого человека, которому без сомнений доверила бы свою жизнь.

Но кольнувшее сердце сожаление и страх остаться одной — настоящая подлость, а чувствовать иначе, радоваться за сестру я сейчас не могу.

— У Ронни есть брат, — продолжает сестра. — Его зовут Хорн. Я не видела его, но они близнецы, так что понятно, как он выглядит.

Тут она улыбается, будто кошка, поймавшая толстую вкусную мышь. Прежде я не замечала в ней внимания к мужской красоте, но я многое не замечала и о многом не задумывалась. Например, о том, что Эви уже двадцать четыре, и у её ровесниц малышей целая лавка.