Размер шрифта
-
+
Иркутский рынок - стр. 5
На кухонной дощатой, бедной грани.
Вот колыбель… любовная постель…
Изба… конюшня… дедова кошевка…
Вот хохолком янтарным свиристель
Дрожит в пурге, клюет рябину ловко…
Ковер небесно-яркий в кошеве
Валяется… а рядом гарь, железо,
А в снежной металлической траве —
Скелетный оттиск вымершего леса.
Сибирь! стихия! обниму я не
Руками-телом царственные зимы —
Раскольничьими воплями в огне,
Созвездиями, что неисследимы,
Неуследимы, надо льдом ладьи,
Плывущие над крышами-гробами,
И рот и лоб ожегшие мои,
Как память – саблей обжигает знамя…
Я только соболь, малый горностай,
Бессонницей подстреленный, сожженный!
Я только Чингисханов малахай,
Треух рыбацкий, омулек соленый!
Я лишь табак! кури меня, кури,
Моя Сибирь, шатунья и шаманка,
Медведица, ревешь ты до зари —
От выстрелов до пламенной гулянки.
Сибирь, зверица, знаю твой язык,
Он вымер, а его опять отрыли,
Мой рот, мой дух, мой род к нему приник,
Заговорил, запел, расправил крылья
И полетел над Озером огнем,
Над лазуритовой улыбкою Байкала…
Я – твой жарок!
И от меня светло, как днем,
В ночи. Я лучшей доли не искала.
Я огнь, я зык, Раскола пламена,
Вселенское, кометное кострище.
Моя Сибирь! Ты у меня одна.
Сарма твоя под ребра плетью свищет
И умирает, и опять – внахлест,
А на морозе слишком алы щеки,
И я ступаю, в катанках, до звезд,
Играет Сириус, алмазно плачет плес,
Горит зенит, жемчужно-одинокий!
…я далеко. Я в горький чай – имбирь.
Живу безумно, страшно, непонятно.
Гляди с небес в меня, моя Сибирь:
Я серафим твой в катанках заплатных.
Впотьмах, шаманка, трубку я курю,
Ищу себя на довоенном снимке,
И, старая, гляжу твою зарю
Из сна и слез, как из снегов заимки.
Возлюбленные
голые люди дрожат умирают от счастья лепечут
псалом что не услышит никто никогда
голые люди горят голые свечи
рушатся как под бомбежкою города
голый твой поцелуй руки закинь за шею ему
солнцем смеется рот вот лодка ночная а вот весло
ведь все равно сгаснет голый свет
все уйдут во тьму
а вы взлететь в небеса успейте крыло и крыло
голые люди уже летят и земля под ними
тоже летит принакрыта скомканной белой парчой
голые люди впотьмах повторяют имя и имя
видят над койкой старого зеркала срез косой
тихо косятся туда ищут свое отраженье
красный костер а вокруг синий бессмертный лед
тихо шепчут голые губы не делай движений
помни никто никогда не умрет
жарко как в преисподней а может в Эдеме
крепче стиснет плоть на прощанье душа
голые люди над миром летят надо всеми
кто им нищим подаст хоть бы тень гроша
кто над ними голыми ржет во всю глотку
над беззащитными – творит беспощадный глум
кто на них снизу глядит как на днище лодки
сквозь посмертную толщу
через родильный шум
жарко чувствуй водой землей облаками как жарко
жадно его нагого нагая сильней сожми
жалко до горя стыдно до боли жалко
через зверьи века оставаться людьми
голыми пламенами на железной кровати
голой памятью-позолотой плита гранитно чиста
голые люди все длят и длят объятье
голый Господь слезно глядит на них со Креста
Ночь моя
Ах, рынок мой, звезды крупные…
Ночной, и брожу меж ларей я…
Меж ящиками и ступами…
здесь лошадь стояла каряя…
К телеге старой привязана,
сама шаталась от старости…
Ах, рынок, алмазами-стразами
пронзаешь мои усталости…
Вот время мое могучее, слепящее, краснозвездное —
Лежит на прилавке тучею,
дрожит – рыданье бесслезное…
Лежит на прилавке омулем
мертвяцким… о, рыба снулая…
Страница 5