Иоанн Павел II: Поляк на Святом престоле - стр. 65

Польский позитивизм был реакцией на крах романтизма. Когда «Христос народов» утонул в крови восстания 1863 года, ему на смену пришла концепция «спасти то, что можно». Патриоты клеймили ее поборников за соглашательство с оккупантами, а позитивисты тем временем развивали национальную культуру, образование и поддерживали малоимущих. Этих-то людей и брали за образец единомышленники Стоммы и Завейского. Не стоит путать их с ПАКСом и другими преданными режиму организациями, объединявшими немарксистов. Во-первых, «Знак» и «Тыгодник повшехны» никогда не исповедовали социалистические идеи и не участвовали в пропагандистских кампаниях властей. Во-вторых, «новые позитивисты» признавались епископатом и Ватиканом за своих, чего нельзя было сказать о «ксендзах-патриотах» и тому подобных образованиях.

Примас не верил правящим марксистам ни на грош. «Нас ждут очень тяжелые времена», – остудил он пыл энтузиастов, оглашая в Гнезно первую после освобождения проповедь247. И все же церковь могла перевести дух. В начале декабря 1956 года епископат заключил новый договор с правительством: в школах возобновились факультативные уроки Закона Божьего, ксендзы получили доступ в больницы и тюрьмы, а власти сохранили право отклонять кандидатуры на основные духовные должности и, кроме того, добились от священников обязательства приносить присягу на верность отечеству.

Но тяжелые времена и впрямь наступили, причем даже быстрее, чем ожидал Вышиньский. Уже в начале 1957 года пресса развернула пропагандистскую кампанию против антисемитизма и религиозного фанатизма, на самом деле целя в духовенство и школьные уроки Закона Божьего. А в июне 1957 года цензура не позволила «Тыгоднику повшехному» опубликовать распоряжение епископата, запрещавшее ксендзам и монахам сотрудничать с ПАКСом. В знак протеста Турович вообще отказался выпускать этот номер еженедельника248.

Столкновение было неизбежно, и примас это понимал: «Церковь в Польше является единственной независимой от партии организацией, во всеуслышанье проповедующей отличное от коммунистического мировоззрение. И эта отличность придает церкви статус оппозиции. Следовательно, уже сам факт существования церкви является оппозицией, хотя бы она (церковь) и не проводила организованной оппозиционной деятельности»249.

Соперничество двух идеологий происходило повсеместно, на всех уровнях, независимо от доброй воли церковного или государственного начальства. Костел и партия ворочались, как два медведя в одной берлоге, то и дело сшибаясь лбами. Вот какое зрелище, к примеру, увидел советский дипломат, посетивший как-то раз Кошалинское воеводство (на северо-западе страны): «Первая встреча была организована в Свидвине. В этом городе проходил воеводский конкурс советской песни, на который съехались представители всех поляков (так в тексте. – В. В.). Обратил на себя внимание факт, что 4 апреля, в воскресенье, в 11.00 часов в центре г. Свидвина одновременно проходили два мероприятия: вышеупомянутый конкурс и богослужение в костеле. Дом культуры и костел находятся на одной площади. На конкурс со всего воеводства и из г. Свидвина собралось примерно человек 200. В костеле и около него находилось несколько тысяч человек, здесь широко была развернута торговля церковными предметами и книгами, школьники бойко торговали католическими газетами и журналами. С большим вкусом и художественным талантом были оформлены перед входом в костел плакаты следующего содержания: „Папа, мама, запишите меня на занятия по религии“, „Только религия может обеспечить крепкую семью“ и т. д. Дом культуры был разукрашен красными и бело-красными флагами. У входа был прикреплен плакат: „Пусть здравствует и процветает польско-советская дружба!“. На улице были слышны звуки советской музыки. Готовились к исполнению песни о Ленине, Ульяновске и т. д. На этой площади таким образом мирно сосуществовали две различные идеологии, силы одной из них явно преобладали, хотя они и были представлены лишь одним кварталом небольшого города»