Иоанн Павел II: Поляк на Святом престоле - стр. 59

В польском языке немало слов, звучащих почти по-русски, но с другим значением. Фонетический диссонанс как ничто другое показывает обманчивую близость двух народов, и он же служит иллюстрацией фатального недопонимания. Русские пеняют полякам за «предательство» славянского дела (ибо все славяне, по убеждению наших соотечественников, должны быть православными или хотя бы льнуть к России), а поляки русским – за навязывание им, европейцам, азиатских порядков (ведь деспотизм власти – верный признак Азии, как убеждены в Польше). Клише о «польском гоноре» и «русском бескультурье» продолжают цвести пышным цветом, невзирая на открытость границ. Стереотипы эти вряд ли преодолимы: в их основе лежат штампы времен барокко и эпохи Просвещения, когда считалось, что чем страна восточнее, тем она более отсталая. Сами поляки сталкиваются с таким же предубеждением в Западной Европе. Французский журналист Андре Фроссар, написавший в 1982 году книгу на основе серии бесед с Иоанном Павлом II, сокрушался, что его соотечественники (особенно из интеллигенции) взирают на поляков свысока, перенося такое отношение и на римского папу227.

Освобождение Красной армией Польши от фашистской оккупации мало что изменило в этом плане. Поляки чувствовали, что вместо свободы получили роль вассалов России (именно России, потому что СССР воспринимался как новое воплощение царской империи). Россия прежде уже лишала их независимости, подавляла восстания, ссылала в Сибирь и расстреливала патриотов; затем руками коммунистов вела подрывную работу против суверенной Польши, вторично уничтожила ее, договорившись с Гитлером, депортировала массы населения вглубь своей территории, бессудно казнила тысячи польских офицеров и, наконец, навязала возрожденному государству новый строй, попутно отняв восточную часть с Вильно, Брестом и Львовом. Так воспринимался Советский Союз многими поляками, невзирая на навязчивую пропаганду польско-советской дружбы228. Слишком свежи были эти раны, чтобы их можно было быстро забыть. Не случайно в Польше так и не закрепилось советское обращение «товарищ», проиграв конкуренцию с традиционными «пан» и «пани». Даже фантаст Станислав Лем, всю жизнь сторонившийся политики, написал издевательский рассказ «О полезности дракона», в котором иронизировал над теми, кто пытался углядеть выгоды от принадлежности Польши к социалистическому лагерю: дескать, это то же самое, что жителям планеты, терроризируемой драконом, тешить себя мыслью, будто без дракона было бы еще хуже. Понять Лема можно – он ведь родился во Львове…

Многие поляки не сомневались, что социализм в их стране держится на советских штыках. Ужас советской интервенции грозовой тучей висел над Польшей. Даже ПАКС, который в глазах московских дипломатов служил образцом лояльной Советскому Союзу структуры, был насквозь проникнут этим страхом. Один из диссидентов, который на протяжении ряда лет состоял в ПАКСе, так описывал в конце 1970‐х господствовавшие там настроения: «<…> если не пропагандировать дружбу с СССР, то по их мнению к нам приедут советские танки. Мне же всегда казалось, что можно вести разумный диалог с любым государством, даже с Россией. Но когда я пытался найти рациональные предпосылки для таких отношений, меня тут же начинали запугивать танками»