Инструктор. Первый класс - стр. 37

Да, это был праздник, тем более что теперь рядом с Климом Голубевым не осталось никого, кто мог бы помешать ему насладиться своей победой. Теперь он знал, что проведенные с химикатами в холодной каморке дни и ночи не пропали напрасно. Купающемуся в роскоши миру толстосумов не было дела до Клима Голубева. Этот мир даже не подозревал о его существовании, как человек до поры до времени не подозревает о поселившемся в его организме смертельном вирусе.

Той же ночью, махнув рукой на осторожность, пьяный до безобразия Голубев прихватил в сенях лопату, отправился на огород и в кромешной тьме откопал зарытые там банки с химикатами: достигнутый успех необходимо было закрепить и развить.

С утра на улице шел мокрый снег, и, когда Андрей Мещеряков переступил порог квартиры, на плечах и отворотах его черного кашемирового пальто поблескивали капельки талой воды. Едва он начал раздеваться, как на кухне пронзительно засвистел чайник.

– Пардон, – сказал Илларион Забродов. – Придется вам, товарищ генерал, шинельку на вешалку самостоятельно пристроить. А меня, как видите, труба зовет.

– Надеюсь, это не труба Страшного суда, – проворчал ему в спину Мещеряков, скидывая пальто.

Свист на кухне оборвался, и стало слышно, как Забродов заливает кипяток в заварочный чайник.

– Мрачновато шутите, товарищ генерал-майор, – прокричал он оттуда. – Что случилось? Жизнь дала трещину?

– Угу. Денег осталось два чемодана, – закончил расхожую шутку Мещеряков и, без видимой необходимости расправив на вешалке свое пальто, присоединился к хозяйничавшему на кухне Иллариону.

Придвинутый к окну стол уже был накрыт для чаепития. Забродов торжественно водрузил по центру пузатый заварочный чайник и прикрыл его сверху сложенным в несколько раз чистым полотенцем.

– Ловко у тебя получается, – заметил Мещеряков. – Точнехонько к моему приезду подгадал.

– Телепатия, – самым обыденным тоном сообщил Забродов. – Шестое чувство. Или, выражаясь более привычным тебе языком, интуиция. Ну, чего ты уставился? – улыбнулся он, поймав на себе пытливый, исподлобья, взгляд Андрея, который явно не мог взять в толк, говорит он серьезно или снова издевается. – Можно подумать, рассчитать время, которое понадобится тебе на дорогу, – такая уж сложная штука. К тому же тут и рассчитывать-то ничего не надо. Ты сколько лет ко мне ездишь? И из дому ездишь, и из управления… Тут и не захочешь, а запомнишь, сколько ты сюда добираешься.

– А пробки? – возразил Мещеряков.

– А телевизор? – немедленно парировал Забродов. – А также FM-радио, не говоря уж о глобальной сети Интернет. Они взяли себе за правило с утра пораньше предупреждать москвичей о пробках – где, когда, какого размера и на какой срок. А ты что, не в курсе? Смотри, Андрей, от прогресса отставать нельзя. Начнешь опаздывать на совещания в верхах, того и гляди, из генералов выгонят!

– Да ну тебя, – отмахнулся генерал. – Тоже мне, человек-хронометр!

– Тебе не угодишь. Телепатия тебя не устраивает, простой хронометраж тоже не по нутру… Скажи лучше, где тебя носило столько времени!

Мещеряков побарабанил по столу кончиками пальцев, всем своим видом выражая сомнение в том, стоит ли делиться с Забродовым, теперь уже штатским человеком, информацией, носящей строго секретный характер. Это тоже было что-то вроде дежурной шутки: всякий раз, когда разговор заходил о служебных делах, Мещеряков не упускал случая хотя бы выражением лица попрекнуть Иллариона его уходом из армии. Шуткой подобные упреки считались только потому, что Забродов реагировал соответственно. Другой бы на его месте обиделся, а Илларион только ухмылялся, демонстрируя отменную крепость нервов и устойчивость закаленной в учебных лагерях психики. Все серьезные разговоры на эту тему остались далеко в прошлом, и генерал Мещеряков продолжал подпускать шпильки насчет секретности по инерции, в силу многолетней привычки.