Иное решение - стр. 21
Стараясь придать своему лицу мужественное выражение, а в голос добавить холодной стали, он встал, одернул гимнастерку, поправил ремень и твердым, как ему показалось, голосом заявил:
– Гражданин Синицин! Прошу вас следовать за мной!
На самом деле от волнения и старания говорить уверенно и внушительно голос у Кольки сел, и в пространство полетел невнятный сип:
– Жажаницин, шушасе замой!
Но Синицин его понял. Еще надеясь обратить все в шутку, он стал дружелюбно уговаривать Колю:
– Колян, ты чего? Ты это всерьез, что ли?
Тогда Коля достал из кобуры наган, взвел курок и повторил уже спокойнее и тише:
– Гражданин Синицин, прошу вас следовать за мной.
В этот момент Осипов являл собой монумент, воздвигнутый в честь советской твердости и бдительности. Хоть на плакат его.
И Синицин вдруг обмяк, сделался жалким и суетливым. Не попадая внутрь, он стал натягивать сапоги прямо на босу ногу. Большой палец зацепился за голенище, но Синицин, не замечая этого, все толкал и толкал ногу в сапог. Провозившись с минуту, он наконец обулся и потянулся за ремнем.
Чувствуя, что и с ремнем выйдет нежелательная заминка, Коля остановил его:
– Ремень вам больше не понадобится, гражданин Синицин. На выход.
Они вышли на улицу. Синицин впереди, руки за спину, Осипов следом с револьвером в руке. За то короткое время, что ушло на обувание непослушных синицинских сапог, Коля успел остыть и успокоиться и теперь решительно не соображал, куда же вести этого Синицина. Он знал, что всех врагов народа нужно немедленно арестовывать. Так постоянно учили на политбеседах. Синицин сморозил частушку, направленную против вождя и учителя, клеветническую и откровенно вредительскую. Синицин, пусть во хмелю, проявил себя как вредитель и враг народа, и Коля его немедленно арестовал. Но что с ним делать дальше – этого лейтенант не знал. На политбеседах об этом не говорили, а сам он не догадывался. Прикидывая возможные варианты своих действий, Коля продолжал с обнаженным револьвером водить Синицина по расположению полка, нимало не смущаясь комизмом ситуации. Когда он повел его на третий круг, вдоль пути следования стали кучками собираться красноармейцы, по-своему, с солдатским юмором, комментировавшие этот променад двух командиров, из коих один шагал без ремня и фуражки, явно и демонстративно нарушая устав, а второй охранял нарушителя, уставив тому револьвер в район пониже спины.
Проще всего было бы отвести арестованного Синицина в Особый отдел. Именно это и было первой мыслью, пришедшей в Колькину голову. Пусть чекисты разбираются, это их дело. Но!.. А мало ли как отнесутся к самому Кольке в Особом отделе? Допустим, Синицин сделал враждебный выпад в сторону советской власти. Хорошо, Синицин за это ответит. А вот вы, товарищ наш дорогой, лейтенант Осипов, какие выводы для себя сделали? И правильные ли они, эти выводы? Подлец Синицин частушку спел, но вы-то ее – слышали, следовательно – сопричастны! Почему он ее спел именно при вас? Может, вы где слабину дали? Может, вы всем своим образом жизни дали врагу повод рассматривать вас как возможного соучастника? Вселили в него уверенность, что на вас можно положиться в случае чего? А не готовили ли вы, гражданин лейтенант, заговор с целью свержения советской власти? Уж не по вам ли, любезный, плачет-тоскует пятьдесят восьмая статья самого гуманного в мире Уголовного кодекса?