Иная судьба. Книга 1 - стр. 2
2. Глава 1
Ещё не открывая глаз, Марта поняла: плохо дело. Вместо продавленного тюфяка, чьи бугры и впадины давно были изучены собственными боками, она лежала на чём-то холодном и жёстком, словно на голой земле, но главное – со всех сторон тянуло сыростью, как в погребе. Пробуждение было непривычным: помимо какой-никакой, а всё же подстилки под боком и тощей подушки под щекой явственно чего-то не хватало… А, вот чего – привычных звуков!
И впрямь: не брякала во дворе собачья цепь, не орал петух, не было слышно фырканья Гнедка на конюшне, поросячьего хрюка и гусиного гогота. Словно вымерло всё. А ведь оголодавшая за ночь скотина всегда первой подавала голос. Обычно, едва прочухавшись ото сна, Марта спешила к колодцу – умыться и попить, натаскать воду для всего дома и поилок. И тогда, стоило взяться за ручку колодезного ворота, к общему хору скотины добавлялся пронзительный скрип высохшего щелястого цилиндра, а уж потом во двор выскакивала тётка, доить Рыжуху, но допрежь того ублажить запаренной с вечера болтушкой. Марта же обихаживала прочую немногочисленную живность. Звякал подойник, лилась в деревянные корытца и желоба вода, выскакивали из дому и хлопали дверью нужника двоюродные братья с сестрицами, каркали грачи и шумно хлопали крыльями, хлопоча над гнёздами в тополиных кронах.
Но утро, хоть и странное, всё же наступило, а это значило, что пора вставать, хоть до сих пор ломит спина после вчерашнего рукоделья. Однако странная тишина, царящая вокруг, настораживала, да что там – пугала до чёртиков.
Где-то неподалёку узнаваемо застрекотала сорока, которой вроде бы делать здесь нечего: из-за шума и дыма дядюшкину кузню птицы облетали стороной. Но после стрекотуньи выдал сухую трель дятел, засвистела иволга… С предчувствием чего-то нехорошего Марта, наконец, разлепила веки – и заморгала. Почему так светло? Проспала? Или сподобилась заснуть средь бела дня, когда все добрые люди работают? А солнце-то какое, бьёт прямо в глаза!
Она невольно заслонилась ладонью. И вдруг её так и пробило: утро-то давно миновало! Ну, конечно, как это вообще можно было забыть? И поднялась она, как положено, чуть свет, и всю работу, что назначена, давно управила, и даже успела ополоснуть руки, собираясь подсесть со всеми к столу, как ей сунули кусок краюхи – пожевать дорогой – и наказали быстренько куда-то сбегать… Вот только куда? Она хорошо помнила, что торопилась: ведь тётка пригрозила, ежели замешкается, оставить без завтрака и без обеда. А очень уж хотелось, до тягучей слюны во рту, получить хоть две-три ложки горячей пшённой каши, что уже допревала в печи, наполняя избу и сенцы сытным духом: ведь днём и ночью живот подводило от недоеда, кашки бы ему… Она и заспешила. Куда? Божечки, отчего же никак не упомнит?
Щурясь от бившего в глаза света, Марта приподнялась на локте, но от непонятной слабости её вдруг повело в сторону, куда-то во мрак. В затылке ощутимо стукнуло. Зашипев от боли, девушка отпрянула, снова угодив в световое пятно, зажмурилась, потянулась к голове. Боязливо прощупала. Под пальцами наливалась здоровущая шишка. Господи боже, кто же её так? Или сама приложилась об пол в беспамятстве?
При новой попытке подняться она опять ухнула в темень, но только боком и головой, а оставшееся на свету плечо отсвечивало при этом неестественно белым. До Марты, наконец, дошло: это просто сноп света, льётся из окошка где-то под потолком… впрочем, не таким уж и высоким. И сидит она на самой световой границе, оттого-то один бок ей припекает, другой – холодит. К тому же, занесло её в какую-то чужую избу, даже не в избу, а развалюшку, пустую, заброшенную, поскольку жилым духом здесь и не пахнет. Даже мыши не скребутся в подполе. Да есть ли тут вообще выход?