Имя прошепчет ветер - стр. 20
– Поймешь, придет время. Люби. Да принимай все, как есть. Ты вон никак не можешь. Никак твое сердце не отпускает.
Пелагея низко опустила голову.
– Это ведь не только людей касается. Но и всего. Вот сказано: «Легче верблюду пройти через угольное ушко, чем богатому войти в Царствие Небесное». Это ведь потому, что богатый человек к добру своему привязан шибко. Накрепко привязан. Вот в чем дело-то. Пусть человек будет богатым, но не привязанным к своему богатству, пусть будет всегда готов легко с ним расстаться, ближнему помочь, если требуется. Без жадности и без сожаления. Так что и ко мне привязываться не надо. Настанет день, и я уйду. К Отцу Небесному в Обитель. И момент этот уж близок. Я чувствую. Потому и учу тебя. Да книги все свои старинные тебе передам. Много там мудрости. И врачевательных наказов много. И не хочу я, чтобы ты по мне горевала.
– Но вспоминать-то о вас можно?
– Конечно, вспоминать можно. И нужно. А вот слезы лить ни к чему. Радуйся за меня. Что заканчиваю я этот путь свой земной.
Совсем загрустила было Пелагея, но над словами старой схимницы задумалась.
***
И наступил день, когда, придя на знакомый уже луг, где они встречались с наставницей, Пелагея впервые за долгое время так и не дождалась монахиню. Удивившись и забеспокоившись, она решилась пойти в скит, где жила матушка Евфросиния. Найдя келью схимницы, Пелагея постучалась.
– Молитвами святых матерей наших, Господи, Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас, – начала она.
– Аминь, – едва послышалось в ответ.
Пелагея отворила дверь и осторожно вошла в келью, низко нагнувшись, чтобы не удариться о притолоку.
– Спаси, Господи, благословите, матушка, – поздоровалась она.
– Подойди ко мне, Пелагея, – тихо произнесла монахиня. – Пришел мой час. Прости уж меня, касатка. Бог не оставит тебя, а мне уж пора ко Господу. Он зовет меня к себе. Обо всем мы с тобой говорили. Незаметно, а ведь цельный год уж прошел. Всему, что знала сама, я тебя обучила. В нужное время мы с тобой встретились. Травы мои соберешь, те, что сушатся, отвары тоже забери да книги, какие тебе обещала. Четки вот тебе дарю на память. Не горюй и не плачь. Я в дом свой Небесный ухожу, в свою Обитель возвращаюсь. Без печали и без сожаления. А ты тут пока в юдоли земной остаешься. Наклонись-ка ко мне, касатка моя, – попросила умирающая. – Учись прощать, вот что я тебе скажу, – прошептала она, – да полагайся во всем на Бога. Не противься. А чтобы научиться этому, знаешь, что надо?
– Добрым быть? – утирая набегающие слезы, прошептала в ответ Пелагея.
– Любить надо. Все и всех. Учись любить. Всю жизнь учись. Тогда и прощение от тебя будет всем. И тебе воздастся. Молись об этом. Проси… Да помни, для чего в монастырь-то приходят.
– Для чего, матушка?
– Для покаяния, сестра. Ступай. Храни тебя Господи! Сейчас мое время наступает. Помолиться мне надо, как следует, перед таинством главным своим.
– Как же я оставлю вас, матушка? – пробормотала в отчаянии Пелагея, оглядываясь в беспомощности.
– Не волнуйся обо мне. Главное – душа. А о теле позаботятся. Ступай с Богом. Потом придешь. Все возьмешь, что захочешь: и Библию, и образа. Потом. А теперь – благодарю тебя за все, прости и прощай. Христос с тобой!
Пелагея все же не смогла удержаться от слез. Долго бежала она сначала по пролеску, потом по лугу. И только добежав до монастырской ограды, остановилась, слегка запыхавшись. Повинуясь странному порыву, она зашла в Храм. Там было тихо, пахло свежевымытыми полами. Пелагея подошла к иконе Божией Матери, опустилась в молитве на колени, потом поднялась и долго смотрела Богородице в глаза. Затем, перекрестившись, медленно вышла. И вдруг поймала себя на мысли, что внутри у нее возникло неведомое доселе чувство. Это был и восторг, и радость, и щемящая печаль одновременно. Пелагея не могла себе объяснить, что это вдруг на нее нахлынуло.