Империя в огне - стр. 21

Шутка ли сказать, вечером был в лучших дружбанах у монгольского хана, а утром за решёткой. Столпившиеся вокруг чумазые мальчишки, глядя на нас, надрывают животы от смеха.

– Эй, пацаны, дайте воды, – попытался я подманить одного из них.

Вскоре один из оборванцев сжалился над нами и тайком от стражника передал нам плошку с водой.

– Класс! – зажмурил я глаза. Оставшуюся в плошке воду передал Диландаю, уже стоявшему возле меня и облизывавшему пересохшие губы.

– Как звать-то тебя, Гаврош?

– Барони, – шмыгнул носом малец.

– Как! – Вы, наверное, понимаете, что меня удивило в этом имени. Плюнуть некуда, одни знакомцы кругом. – Скажи ещё, что ты из рода Киле?

– А как ты узнал? – Глаза мальчонки поползли вверх. – Ты что, тоже тудири?

– Навроде того, – ответил я, внимательнее приглядываясь к пацану.

«Ничего не происходит случайно, – билась в голове беспокойная мысль. – Но ведь вечной жизни не бывает! А шастать по временам? Оказалось, можно!»

– Я только учусь, – шмыгнул носом пацан.

– Откуда ты, малой? – поинтересовался я.

– Моя родина далеко, на берегу большого озера, что у великой реки Чёрный Дракон… Сейчас сюда придут люди хана, урус, – кивнул пацан в сторону шатров.

– Не теряйся, Барони, – произнёс я торопливо, кося глазом на приближающихся нукеров, – я хочу ещё говорить с тобой.

Угэдэй смотрел на меня с пониманием, но поднести похмелку не торопился. Сам-то он уже забыл мои мелкие прегрешения и готов был в очередной раз даровать жизнь. А вот его брат, хранитель Ясы, Чаготай, считал иначе. Ему очень не нравилось: что я часто насвистываю; что, ввязавшись в драку, убил несколько воинов; что нехорошо отзывался о его папе. У Диландая прегрешений было гораздо меньше, чем у меня: помочился в костёр и, как я, о Чингисхане нехорошее что-то сказал. Но и его не пощадили. Казнить решили нас самым гуманным способом – сломать хребет.

Но тут своё слово сказал Угэдэй:

– Это воины, – сказал он, – убивать их нельзя. На моей памяти ни один из воинов не смог одолеть чаши Чингисхана и остаться на ногах. За что же нам хоронить этот добрый обычай? А как гласит Яса: «Человек, одурманенный вином, не может отвечать за свои поступки и поэтому достоин снисхождения».

– По-твоему, если этот пьяница смог выпить содержимое ханского кубка, значит, он хан? – скептически ухмыльнулся Чаготай.

– А может, это сам Великий хан требует перерождения, – раздались робкие голоса поддержки.

– Наш священный долг помочь ему в этом, – обрадовался поддержке Угэдэй.

– По закону Ясы, эти люди должны умереть, – раздался непререкаемый голос Чаготая. – И я не позволю, чтобы грешники ушли от ответа лишь потому, что они вместе с тобой вкусили вина и женщин.

«Вот гад, женщин-то не было», – заозирался я обиженно по сторонам.

– Вот сволочь! – пробубнил себе под нос Угэдэй. – И зачем только отец поставил этого зануду Великим Хранителем Ясы.

– Хорошо, брат, – вдруг сдался Угэдэй. – Давай Божий суд. Кто из них останется в живых, того и правда.

– Ещё чего не хватало! – сплюнул я пренебрежительно. – С побратимом биться не желаю.

– Тогда казним обоих, – сокрушённо развёл руками оруженосец хана.

– Великие ханы, дозвольте слово молвить! – обратился я к ханам, как и следует по русскому этикету отбив земной поклон.

– Валяй! – махнул железной перчаткой Угэдэй.