Иметь и не потерять - стр. 8

– Обождем, – ответила Нюра, – матери помогать надо.

– Ну помогайте, помогайте. – Митька жевал лимонный ломтик прямо с кожурой. – Кого хоть пригласили? – спросил он у матери.

Дарья стала загибать пальцы:

– Аксютка с Кузьмой, Паша Демин с Лизаветой, Андрей Кузин с Тасей и Юрик Рогов.

– Твой друг, что ли? – Митька вскинул вихрастую голову, обращаясь к Володьке, волнистый чуб его упал на лоб. – Я его давно не видел.

– Где ж ты увидишь, приезжаешь раз в год по обещанию и то на пару часов, – упрекнула Дарья сына.

– Точно, мать. – Митька кивнул. – Работаю все, коньячок да колбаса даром не даются.

– Нужен он тебе, этот коньячок. Водки бы попили и гусятины поели.

– Тоже правильно. – Митька веселел. – А молодые девчонки будут? – дурачился он.

Сердиться на Митьку было трудно, и Дарья решила не обострять разговор.

– Какие девчонки! – Она с улыбкой отмахнулась, сощурилась с хитринкой. – Володька их до армии за версту обходил, не то что ты – охальник, и в армии, думаю, не до девок было.

– Мы тут ему невесту приглядели, – вступила в разговор Нюра, – бобылем не останется.

– Вы приглядите. – Митька разлил остатки коньяка в стаканы. – Небось какую-нибудь доярку.

– Не хуже ваших городских, – отрезала Нюра, многозначительно взглянув на Галину.

Но та и бровью не повела – скандалить с женщинами она не любила, считая это ниже своего достоинства.

Солнце било прямо в двери веранды, опустившись над крышами деревни, и Митька даже зажмурился, замер на секунду. Знакомый до каждого столбика двор, много раз виденный во сне, всегда стоящий перед глазами в воспоминаниях, утопал в снегу. Обветшала вокруг него изгородь, обветшали и поникли дворовые постройки. Пустынно и неуютно. «Права мать, – оглядев двор, подумал Митька, – почаще бы надо приезжать сюда – поддерживать двор в мужском догляде. Ивану-то не до материных построек – своих хлопот не разгрести». – Он спустился с крыльца и едва не набрал свежего снега в сапоги.

– Эко погуляла пурга, – произнес Митька вслух, – наделала дел, люди придут на вечеринку – утонут. Придется расчищать ограду и подход к воротам.

За дровником, у конуры, топтался пес, подозрительно поглядывал на Митьку, вероятно, не узнавая его, хотя и помалкивал, не лаял. «Почти полгода не был, отвык лохматый», – дрогнуло что-то в душе у Митьки, и он позвал:

– Иди, иди ко мне, бродяга. – Пес, взвизгнув от собачьей радости, кинул ему на грудь широкие и сильные лапы. – Не узнал, дурачок, не узнал. – Митька гладил его по тяжелой голове, а у самого дух зашелся и горло сдавило. «Вот ведь, родное и есть родное. Даже пес сердцу в радость», – подумал он и осторожно опустил собаку на снег.

– Ну будет, ну хватит лизаться, – успокаивал он пса. – Гостинец потом получишь. Мне вон снег откидывать надо. – Митька распрямился, почувствовал вдруг некую легкость и спокойствие, будто незримый груз сбросил, и еще раз огляделся.

Свет и предвесеннее тепло заливали двор. Отчего снежный нанос у крыльца стал матовым и волглым. «Еще пяток дней – и поплывет все, – мелькнуло у Митьки, – ни пройти ни проехать, как всегда». Он нашел широкую лопату под навесом и с небывалым азартом накинулся на сугроб перед воротами.

Знакомая работа потянула на воспоминания. В такую же вот пору стоял Митька на городской окраине, укоряя и одновременно оправдывая себя за ночлег в чужом доме: появившаяся нежданно-негаданно зазноба оказалась не чета жене Маше – ласковая да заботливая – и приголубит горячо, и накормит спозаранку закусками да горячими блюдами… Тогда Маша, узнав про его связь с другой женщиной, ушла из дома, и если бы не было рядом Галины, Митька бы покаялся, помирился с женой, но вышло по-другому. В какой-то момент он перестарался, передержал характер, и упустил время. Нередко потом вспоминал Митька свою короткую жизнь с Машей и сына, еще крохотного, в пеленках…