Размер шрифта
-
+

Игры в лабиринте - стр. 9

В то время я считал, что мягкость характера делает тебя зависимым от того, кто сильнее тебя. Для меня это было недопустимо. Дать слабину – значит, попасть под влияние массы, стать частью стада, которым кто-то руководит. Быть овцой, соглашаться, даже если у тебя другое мнение, – не по мне.

Я долго думал, но все же решился пойти по этому адресу. Спрашивая у прохожих дорогу, через час-другой вышел к двухэтажному дому, в котором жили мои родственники. Что-то все еще удерживало меня, поэтому я еще какое-то время гулял в парке неподалеку.

Наконец, я подошел к подъезду, сел на лавочку и стал ждать неизвестно чего. То ли просто тянул время, то ли боялся. Ноги стали ватными и не давали сдвинуться с места. Меня трясло.

Все это время, пока я пытался справиться с волнением, во дворе рядом с домом полол грядки пожилой мужчина. Когда он направился в сторону нужного мне подъезда, я окликнул его и спросил, в какой квартире живут Шадрины. Мужчина обернулся и недовольным тоном ответил вопросом на вопрос: «А тебе зачем? Ты кто такой?». А потом добавил почти про себя: «Замучили уже, шпана проклятая».

Я еще больше напрягся, но ответил, что меня зовут Андрей Шадрин, и здесь должны жить мои родственники. Услышав это, дед схватился за сердце, подошел ко мне, крепко обнял, как родного, и заплакал: «Какой же ты стал, как вырос, внучек! Мы с бабушкой каждый день о тебе вспоминаем. Так скучали по тебе!». Мы присели, после чего дедушка рассказал, что я был у них самым любимым внуком. Мы помолчали, а потом он пригласил меня в дом пить чай.

Первое, что бросилось мне в глаза, – наполовину выломанная входная дверь. Меня это встревожило. Беспокойство усилилось, когда я зашел внутрь и почувствовал сильный запах растворителя, от которого тут же начало тошнить. «Вы ремонт что ли делаете?», – спросил я деда, надеясь, что он развеет мои опасения. Но в ответ услышал, что ремонта здесь уже несколько лет не было. «Я сначала и вовсе подумал, что ты один из этих наркоманов, что сюда постоянно ходят», – добавил дедушка.

В комнате я обнаружил лежащую на кровати бабушку. Оказалось, что у нее парализованы ноги. «Смотри, Рая, кто приехал!», – окликнул ее дед. Женщина повернулась в нашу сторону, увидела меня и начала рыдать, просить прощения за то, что не уберегла от детдома. По ее словам, оставить меня они не могли, так как мне было тогда два с небольшим года.

«Любила я тебя больше всех, – сказала она, крепко сжимая мою руку. – Помню, иду как-то с работы и вижу тебя на улице, маленького совсем – ползаешь по снегу в чем мать родила, в одних валенках. Схватила я тебя тогда, побежала домой, а мать твоя пьяная спит. Растолкала ее, сказала, что опять нашла тебя во дворе, а она только пробормотала что-то и дальше спать. Ты ходить еще не умел, а уже часто уползал из дому на улицу. Как будто знал, что тебе тут не место».

После того, как мать посадили в тюрьму, всех детей, кроме самого старшего, Миши (он тогда уже ходил в школу), отправили в детдом. «Я долго переживала, плакала, скучала по вам, – продолжила бабушка. – Но приехать не могла: далеко очень, да и здоровья совсем не стало. Потом мать твоя вернулась из тюрьмы, а немного погодя – и сын мой, Василий, брат твоей мамы и твой дядя. Тоже непутевый совсем».

Страница 9