Игры в апокалипсис - стр. 5

Их оппоненты считали, что курица, способная нести яйца, была сразу создана Богом, так же, как все живое и неживое во Вселенной, да и она сама, впрочем, тоже.

Ни одна из этих теорий, однако, не в силах расставить все точки над i. Как может существовать вечно Вселенная, если у каждого процесса есть начало и конец? К тому же теоретически подтверждено, что старт Вселенной был дан большим взрывом, и это никак не вяжется с понятием бесконечности. Что же касается Создателя, то закономерно возникает вопрос: а сам-то он как появился? Сторонники его существования поневоле должны перейти на позицию своих противников, признавая, что Бог существовал вечно».

Анатолий почувствовал, что у него начали путаться мысли. Он будто наталкивался на какую-то непреодолимую стену, за которую не то что проникнуть, но даже заглянуть ни ему, ни другим представителям человечества не дано.

Он вспомнил еще один постулат философии, который поражал его сознание еще в молодости: мы все время будем стремиться к истине, но никогда ее не достигнем. Если применить эту фразу к тому образу, который нарисован в прочитанной им книге, то получается, что даже те, кто управляет локомотивом, тоже находятся в цистерне. Или, если быть более точным, то поезд, в котором едет человечество с его пытливыми и равнодушными машинистами и пассажирами, сам курсирует в чреве какой-то цистерны. А истина – за ее пределами.

То, что Сивцов не отправил «автоматом» философское письмо в спам, имело свое объяснение. Два дня назад, в пятницу, когда он уже почувствовал признаки простуды и говорил с явным французским прононсом, почти так же гнусаво прогундел его телефон и после паузы выдал что-то невероятное:

– Я всех вспомнил – каждого из двенадцати апостолов! – голос в телефонной трубке картавил и выдавал беспокойство его обладателя.

Сивцов догадался, о чем идет речь, но на всякий случай спросил:

– Кто это говорит?

– Я из Новосибирска, вряд ли вы вспомните мою фамилию. Но если попроще, то я Христос или, если вам будет угодно, Ленин.

Анатолий немного помолчал, выуживая из памяти нужные сведения, и спросил:

– Всеволод Андреевич Лагутин?

– Вы помните, как меня зовут? – с восхищением прокричал телефонный собеседник.

– Еще бы! – отозвался Сивцов. – Такое забыть невозможно. А вы-то сами вспомнили настоящего себя или того, что был с апостолами?

– Конечно, не сразу, но все же обрел свою подлинную сущность, – витиевато заметил Лагутин. – Спасибо жене: обещала сковородкой треснуть, если не вспомню. Шутка, конечно. Но дело-то у меня к вам серьезное. Я примерно знаю, что задумали эти люди, и уверен, что они не отступятся от своего замысла. Все может принять очень крутой оборот.

– Но ведь прошло уже четыре с лишним года! – удивился Анатолий.

– Всего четыре года! – поправил Всеволод Андреевич. – Для таких грандиозных планов, как у них, это совсем немного. И, по-моему, уже есть признаки воплощения ими своих задумок. Но, кажется, это не телефонный разговор. Мне бы хотелось встретиться с вами с глазу на глаз. Это возможно?

Сивцов ответил не сразу. Во-первых, поиски однажды ускользнувших от следствия мистификаторов, которых можно было бы обвинить в похищении человека, не входили в круг его обязанностей. Во-вторых, Анатолий не знал, какими мотивами руководствовался Лагутин, добиваясь с ним встречи. Но интуиция подсказывала, что рано или поздно, но придется заниматься делом апостолов. Сивцов хмыкнул – это уже, как говорится, вторая натура: всему давать емкие негласные названия.