Игры Стражей - стр. 2

По воле судьбы, которой нет дела до шахматных фигур, я назначен распорядителем торжества, режиссером прощальной увертюры. Финальный аккорд ее будет иметь особое значение. Так обещано свыше.

Хотя, положа руку на сердце, мне глубоко наплевать на снисхождение…

Прах Виктории развеян над изумрудными волнами лагуны.

Плач чаек унес прощальные слова в даль, и они затерялись, превратившись в капли весеннего дождя.

Дождь в Венеции – насмешка над здравым смыслом.

Мы плакали вместе о минувшем, не ожидая прощения.

Желание любимой упокоиться в городе, познакомившем нас в последней жизни, исполнено неукоснительно.

Она обещала ждать. Или пообещала…

Глупо доверять ведьме.

Пора и мне собираться в последний путь…

Не скучай, Томми. До скорого. Уже близится финал. Как всегда преданный тебе друг Гай Фердинанд Лэндол.

– Prochaine arret – Lausanne[3].

Вырвавшийся из динамика металлический скрежет заставил Софию вздрогнуть и… – о, какая неловкость! – пролить несколько капель эспрессо на белоснежный палантин.

Досадливо прикусив губу, женщина украдкой глянула в окно вагона, опасаясь, что ее неуклюжесть мог заметить кто-нибудь на перроне.

Солнечный луч скользнул по серо-зеленым линзам, окрасив их на мгновение в карий цвет.

Снаружи, напротив ее вагона, замерла в ожидании стройная мулатка, молодая женщина лет тридцати, не более. Она держала за руку кудрявого малыша, усердно ковыряющегося в носу. И ей было глубоко наплевать на испорченный проезжающей пассажиркой дорогой шарф.

Смуглая красавица просияла и радостно помахала кому-то рукой.

Через мгновение она уже кружилась в объятиях высокого, идеально сложенного блондина, сошедшего с поезда. В свете политики последних десятилетий – редкого представителя европейской расы.

Такие светловолосые и голубоглазые полубоги смотрят сейчас лишь с рекламных экранов, а не прибывают региональным поездом-кукушкой «Женева – Висп».

«Милый ребенок, – София улыбнулась, взглянув на темнокожего малыша, подкинутого вверх радостным папочкой. – Смешение крови часто идет на пользу».

Нордический красавец, расцеловав карамельное семейство, словно услышал мысли Софии, поднял на нее глаза и тут же отвел. Слишком откровенны были его чувства, слишком открыты.

«Что такое? Он стесняется?» – Наблюдавшей за происходящим на перроне пассажирке стало немного не по себе.

Смущение незнакомца вызвало цепную реакцию: София тут же опустила глаза и вспыхнула.

«Взглянула на чужую радость и утаила ее маленький осколок. Воровка поневоле».

Поезд тронулся. Она украдкой покосилась на проплывающую за окном семейную пару и вздохнула с облегчением, смешанным с капелькой зависти.

Обняв подругу одной рукой, держа малыша за пухлый мизинчик другой, блондин удалялся под арку вокзала Лозанны.

Вот и все.

Еще один фрагмент гигантской головоломки останется в голове Софии, чтобы вызвать странную ассоциацию из собственных воспоминаний. И горечь во рту от несбывшейся мечты о счастливой семье, об уютном очаге, нежных объятьях и защищенном тыле.

О малыше, которого держишь за пальчик.

Ты сама себе семья, принцесса София. Одинокая волчица. Свободная, независимая, self made women и childfree[4]. Поучительный пример, как нельзя поступать с собственной жизнью в погоне за амбициями. Добровольная жертва зарвавшегося тщеславия.