Размер шрифта
-
+

Игра в пазлы - стр. 9

«Они опять будут смеяца…» Зачеркнула, исправила. «Они опять будут смеяться. Потому что я не могу, как они. Не люблю физ-ру. Ненавижу спорт и не хочу эту дурацкую спортики… все эти прыжки и пробежки. Разве я виновата, что у меня не получается?! Снежана сказала про меня Зине Петровне: «Слабенькая». Это потому, что я часто болею. И не только потому. Конечно, я не такая здоровая дылда, как Алка или Якушин. Но зачем они смеются надо мной?»

День выдался холодный для мая. Для грозненского мая – вдвойне. Небо было такого оттенка, словно художник, разозлившись на неудачу, размазал по холсту все свои краски. Я шла через школьный двор по абрикосовой аллее. Абрикосы и курага уже отцвели. Порывами дул ветер, развлекался, словно один из тех гадких мальчишек, что плюются в лицо. Я любила и двор, и эту аллею, но сейчас мне было грустно.

Я и вправду слабее всех в классе. Может, ещё Холопов такой же бедолага. Вот и ставят нас в конце линейки. Но у Холопова есть друг – Антон Якушин, здоровенный, задиристый, рыжий и весь в веснушках. Он за Лёху любому так врежет! А за меня вступиться некому.

Двухэтажная школа строилась ещё до войны. «До войны» – это значит примерно между вторым и третьим ледниковыми периодами. Сказать по правде, это довольно убогая постройка, в чёрно-белых и коричневых тонах. Крыльцо в дождь и снег страшно скользкое. Столовая, гардероб, рекреационный зал – всё ужато до минимума, под спортзал отведён обычный класс.

Среди толпы я легко различила своих одноклассников: Каменева возвышалась над всеми на целую голову. Алка всегда была несоразмерно длинной и страдала по-своему. Ещё в первом классе Надежда Николаевна, услышав очередную «дылду», прервала урок и сказала в несвойственной ей суровой манере: «Поднимите руки, кто хотел бы иметь такой рост, как у Аллы!». Никто не осмелился оставить руку неподнятой. Я тоже подняла, смутно понимая, для чего нужна эта неправда. Каменева сидела за партой пунцовая, и мне стало её по-настоящему жаль. Это обидно, когда дразнятся. Когда дразнишься ты сам, это почему-то всегда весело, а вот когда тебя… Я решила, что перестану даже мысленно обзывать Алку дылдой, Ахмеда – жиртрестом, а рыжего Антона – веснушкой. До конца дня наш 1-й «А» вёл себя образцово, а потом, конечно, всё пошло по-прежнему. И никому не доставалось столько, как мне!

После того случая я решила, что любимая учительница чего-то важного не понимает. У всех детей есть «я – для взрослых» и «я – для ровесников». И каким бы хорошим ни был первый «я», как бы искренне в чём-то ни каялся, всё же второй – главнее и возьмёт верх.

Интересно, а как дразнили саму Надежду Николаевну? Однажды я слышала, как Джабраилов сказал про неё Джанхотову: «Кривоножка» – и оба заржали. Разве это правда?! Тайком я стала разглядывать, стыдясь своих наблюдений. И вот что обнаружила: учительница всегда носит длинные юбки (даже по меркам Грозного), и походка у неё немного странная, словно она заваливается на бок. Но когда идёт медленно, это почти незаметно. И вообще, столько добра от Надежды Николаевны – как можно говорить о ней гадости?! Я немного поплакала, удивляясь, что впервые плачу не за себя, а за взрослого человека.

Но и за себя я от этой парочки – Муслима с Русиком – наревелась вдоволь. Джабраилов доставал меня ещё во дворе, но там можно убежать, а в классе – куда сбежишь? Эти двое – самые противные, злые на язык, и никакие пионерские галстуки их уже не исправят! От Муслима родная мать плачет – я сама видела. Что касается Руслана и его матери, здесь, наоборот, «странный смех и попустительство», как выражается наша классная Зина Петровна.

Страница 9