Идущий в тени – 2 - стр. 10

– Здравствуй, Илья, как самочувствие?

– Неплохо, поправляюсь потихонечку, через месяц, как говорят врачи, смогу встать в строй. А кто с вами?

– Ооо, это доктор, лучший доктор из тех, что ты видел.

– И давно доктора ходят с двумя мечами за спиной?

– Так это же хирург…

Борис расстелил предварительно взятый на посту халат на полу у кровати и, кивнув мне, сказал.

– Выкладывай!

Долго меня просить не надо, и лёгким движение руки я водрузил голову василиска перед Ильёй. Пролетевший коктейль эмоций на лице парня выдавал все его чувства: радость от свершившейся мести, грусть по дому, удивление от свершения, казалось, несбыточной цели.

– Спасибо.

Было видно, что он ушёл в себя и хочет побыть один, это понял и Борис, глазами показав на дверь. Кивнув ему в знак согласия, я подошёл к Илье.

– Илья, твои родные со мной передали письма, вот, возьми и извини, мне надо идти.

Передав письма парню, принявшего их с трепетом и благодарностью, мы вышли из палаты.

Врут те, кто говорят «мужчины не плачут», плачут, но не ревут навзрыд по пустякам, а плачут, вымывая боль из сердца. Вот и на щеках Ильи при нашем уходе блестели две беззвучные дорожки от слёз.

– Вот мы и сделали с тобой доброе дело, спасибо, Мираж, пусть я и знаю Илью не так давно, но уже проникся, как к брату.

– Не стоит благодарности, это просто работа.

– Тебе не идёт маска бездушного исполнителя, я видел, какими глазами ты смотрел на него, пусть я и молод, но должность обязывает меня к многим знаниям и умениям, одно из них – понимать людей.

– Тогда я просто не нахожу слов для ответа.

– Это ближе к истине. Как будет возможность, заходи, и за делом, и просто пообщаться, есть в тебе какая-то жилка, трудно описуемо, но ближе всего определение – настоящий человек.

– Хорошо, Борис, мне тоже приятно находиться в твоей компании, как-нибудь загляну, сыграем в шахматы.

– По рукам! Смотри не забудь своё обещание, шахматы я люблю.

– Это, скорее всего, после турнира.

Простившись с Борисом, отправился в гостиницу отдохнуть, завтра братья гномы будут ковать клинки, очень интересно было бы посмотреть за этим.

Утром даже не стал завтракать, гномы – ранние пташки, а пропускать интересные вещи я не хотел.

Подёргал дверь мастерской, оказалась закрыта, хотя из кузни шёл приглушенный звук молота, тогда постучал, нет ответа, пришлось колотить в дверь. Шумел минут пять, пока гном не открыл дверь, вспотевший, с опалинами на фартуке и бороде, даже открывая дверь он был предельно собран.

– Садись в угол. Не мешай.

И развернувшись, не дожидаясь какого-либо ответа, пошёл к горну раздувать меха, пока брат вращал заготовки для ровной прокалки.

Обижаться мне было не на что, сам напросился, они ко мне ещё и добры оказались, разрешив смотреть на таинство работы с мифрилом. Поэтому тихонько закрыл дверь и так же тихо, стараясь не обращать на себя внимание, отошёл в дальний угол.

Для начала гномы раскалили металл докрасна, что само по себе было непросто, температура плавления у мифрила очень высока, и стали обкалывать клинки. Поочерёдно братья подходили к наковальне, два удара, и к горну, десять секунд металл томился в огне, пока второй делал свои два удара, так и сменялись они в течении трёх часов, смотрелось это завораживающее, через полчаса работы наковальня покраснела от температуры, передаваемой мифрилом, через час работы стал вырисовываться клинок, через два я видел совершенное лезвие, но братья так не считали и работали над одним им видимыми дефектами. Закончив работу над ковкой клинка, они стали его закалять в крови виверны. Сама кровь выглядела скорее как масло, чем обычная кровь, темно-зелёная, почти черная, она пузырилась от погружённых лезвий, но не выкипала, хотя спроси меня раньше, я бы сказал, что она испарится в доли секунды. Процедуру закалки мастера провели трижды, и на это потребовалось около часа. Затем они принялись за сердцевину. Были взяты кусочки металла и раскалены почти до жидкого состояния, из них сделали что-то вроде веретена, только не гладкого, по всей длине была спирали от скручивания, очень-очень частая спираль, скручивали гномы эти, казалось, маленькие веретёна около пяти часов, и это ни разу не оторвавшись! А затем началось это… Взяв в руки по тонкой проволочке, типа иголки, они стали говорить заклинание на гномьем языке, он был тягуч, несколько груб, словно горная лавина, и прекрасен, как скала, освящённая лучами восходящего солнца. При первых словах заклинания у гномов в руках покраснели, будто раскалившись, иглы, и они стали наносить мелкую вязь рун на каждый желобок веретена. Несмотря на то, что за движением их пальцев я с трудом успевал взглядом, они наносили руны шестнадцать часов и всё это время не прекращали магическую мантру, не сбивали движение, а когда закончили, сердцевина загорелась ярким, золотистым светом. Гномы бережно подняли её и стали погружать в клинок. Не знаю, как описать процесс погружения металла в металл, ни тот, ни другой не был жидким, они были статичны, но при этом сердцевина погружалась в клинок, а спустя несколько мгновений скрылась в нём.