Идея вечного возвращения в русской поэзии XIX – начала XX веков - стр. 5

Основная особенность идеи вечного возвращения состоит в ее амбивалентном, внутренне противоречивом характере. Эта идея содержит противоположные и взаимоисключающие установки. Причем соединение этих антиномичных аспектов не носит диалектического характера: снятия и синтеза противоречий не происходит. Для стиля философствования Ницше характерно сознательное утверждение неразрешенных противоречий. В учении о вечном возвращении эта специфическая черта ницшевского мышления проявилась в полной мере.

Идея вечного возвращения одновременно является попыткой осмыслить бытие мира во времени и поиском новых ориентиров существования человека в мире. Как таковое ницшевское учение относится сразу к области онтологии и этики, космологии и философии человека. Данный момент был выявлен К. Лёвитом: «притчу о вечном возвращении можно уподобить чему-то двойственному: с одной стороны, некоему «этическому центру тяжести», благодаря которому ставшее бесцельным человеческое существование снова получает цель за своими собственными пределами, а с другой – естественнонаучному «факту» в бесцельной самодостаточности мира сил».[15]

В одном случае речь идет о выявлении фундаментальных законов мироздания: в бесконечном времени в этом мире все повторяется бесконечное число раз. В другом случае акценты смещаются с онтологии и космологии на человеческую экзистенцию: Ницше дает человеку новый императив, который будет определять не знание о бытии мира как такового, но его способ существования в мире. К. Лёвит показал, что в каждом из этих аспектов учение о вечном возвращении приобретает противоположный смысл. Космологический аспект утверждает фундаментальную бессмысленность существования: если в конечном итоге все повторяется и не происходит никаких изменений, то бытие не имеет смысла. В существовании ничего не достигается, ничего не искупается, в вечности времени все остается так, как есть. Напротив, антропологический аспект дает человеческой экзистенции «новый центр тяжести», получающий свое выражение в императиве: поступай каждый раз так, чтобы ты мог желать бесконечного повторения каждого момента своей жизни. Если в первом случае постулируется абсолютная бессмысленность и бесцельность бытия, то здесь, наоборот, существование наделяется новым всеобъемлющим смыслом: «Ницшеанские высшие типы, как мы уже видели, должны пройти через периоды величайших личных подъемов и мучений для того, чтобы исполнить свой возвышенный потенциал. Однако решающая фаза в этих страданиях наступает только после того, как они осмеливаются встретиться лицом к лицу с устрашающим гипотетическим выбором: будь у них возможность заново прожить жизнь вновь и вновь бесконечное число раз, сделали бы они то же самое без колебаний и с радостью, зная, что все, что было в прошлом, повторится вновь и вновь в неизменности? Иными словами, хватило бы у них силы духа полюбить перспективу постоянного повторения горестей, унижений и поражений прошлого наряду с моментами радости и победы? Если они смогут вынести такую перспективу, то становятся истинно любящими судьбу – в ницшевском смысле amor fati – и обретают «высшую форму утверждения». А тем самым они присоединяются к рангу немногих, кто способен к тому, что Заратустра называет «огромное, безграничное Да и Аминь».