Идём в сак - стр. 2
– Студент, ты где?
Потом я ещё запомнил, как он орал:
– Понаберут солдат на флот! Выкинуть его за борт! Спишу к чёртовой матери!
И много ещё всего такого цензурного и нецензурного орал капитан, пока я лежал в помещении, где хранилось корабельное имущество, вдыхал запах смоляных канатов и философски думал о том, до чего же многогранна и интересна жизнь и ещё о том, что, пожалуй, до ужина выходить отсюда не стоит. В поисках меня, капитан нагрянул в каюту к боцману, увидел трёх собутыльников, распивающих водку и отобрав бутылку «Столичной» ушёл к водолазам улаживать инцидент. При виде поллитры, водолазы подобрели и написали в акте, что винт намотал мусор со дна залива.
Снова заработал главный двигатель, судно развернулось и побежало от причала Мурманского морского порта. Я вылез из укрытия и поплёлся на вахту. Мы шли полным ходом. Погода стояла тёплая, был конец августа, белые ночи закончились, быстро стемнело. Берега Кольского залива зажглись тысячами огней. Второй штурман показал мне, как удерживать судно на курсе и, со словами: «Ну, я пошёл, а то всю водку без меня выпьют», скрылся в каюте боцмана. По мере приближения к выходу из Кольского залива, волны становились больше, судно не так уже мягко покачивалось, а с трудом забиралось вверх и срывалось словно с горы. Береговые огни заплясали в иллюминаторах, меня начало мутить. В Баренцевом море был шторм и чем ближе мы подходили к выходу, тем сильнее нас качало.
Моя вахта закончилась и я потащился в каюту. Меня тошнило. Я нашёл целлофановый пакет и вывернул в него съеденный ужин. Кое-как мне удалось влезть на койку, где я ещё раз приложился к пакету и попытался заснуть. Из-за качки это было сделать трудно. Я ездил по всей кровати упираясь в стенки поочерёдно то головой то ногами, ко всему прочему приходилось держаться за край матраса, чтобы не слететь на пол, когда судно ухало вниз с волны.
Хуже всего было то, что прекратить мучения возможно было, лишь мгновенно оказавшись на берегу, что, естественно было невозможно. Проклиная море и загранку, я летал по койке и непрерывно блевал, а за стенкой боцман с собутыльниками жаловались, что мало взяли водки. «И кто-то ещё называет это романтикой», – пронеслось в моей голове, когда я в очередной раз выворачивал наизнанку свой желудок.
Всё-таки мне удалось забыться тяжёлым сном. Встав утром с кровати, я почувствовал, что понемногу привык к качке и морская болезнь отпустила. Тошнить уже не хотелось, но и особого аппетита не было. В соседней каюте кончилось спиртное и боцман с радистом, злясь на недостаток водки принялись избивать матроса Вову, вспомнив, что он пил на халяву.
Через сутки мы пришли в Умбу. Швартовались у причала рыбозавода, коим был деревянный сарай, из которого несло тухлой рыбой. Старший механик (самый отъявленный на судне ловелас) спрыгнул на берег и скрылся в дверях заводика, откуда появился в компании двух рыбообработчиц, одетых в оранжевые фартуки и резиновые сапоги. Стармех сально шутил и подталкивал рыбообработчиц в сторону парохода со словами:
– Нет уж, дамы, извольте в мою каюту.
Не избалованные мужским вниманием рыбообработчицы покраснели от удовольствия и спустились на нашу развалюху. Вся троица скрылась у «донжуана» в каюте откуда был немедленно изгнан сосед деда – второй механик. Хохол по фамилии Хилькевич.