Идеальный развод - стр. 4
Закидываю голову и хохочу в голос.
Господи Ты Боже Мой!
– Как… Как ты себе это представляешь? – выдавливаю из себя, втягивая носом воздух. – Хочешь, чтобы меня ее родители засудили?
– Мы должны знать, в чьи руки отдаем наше сокровище. Ну, как руки, скорее, ваг… – ловит подруга мое хорошее настроение, старается момент накалить максимально.
Хлопаю ее по коленке, чтоб замолчала.
В следующую секунду к нам на кухню Юра заглядывает. Просовывает голову в небольшую щель между дверью и косяком.
– Звали? – спрашивает, прижимая к уху телефон.
С девочкой своей как раз общается, понимаю это по его горящему взгляду. Вот уже три месяца, как у сына появилась подружка.
– Душа моя, будь так дорог, сходи за мороженым для этих охламонов? – с любовью и тоской Катя ему в глаза заглядывает. С самого детства сына они были на одной волне.
Охламоны – это ее двое сыновей и моя дочка. Всем по шесть лет от роду. Хотя порой кажется, что переходный возраст в самом разгаре. Я уже не завидую своему будущему зятю. Кошечка моя его разорвет на кусочки.
«Как и меня в последнее время», – мысль неутешительная. Но если я выдержала шесть лет ее истерик, то и еще несколько раз по столько выдержу. Буйная девица растет, ничего не поделать.
– Может лучше забрать их на прогулку? На улице мороженое поедят, – предлагает Юра, смилостившись над нами.
Ладони Кати летят к ее шикарной груди. Она прижимает их к сердцу, едва ли не плача.
– Я бы была тебе очень, очень благодарна, мой хороший. Ты спасешь меня от тюремного срока. Сейчас дам вам деньги на кафе. Увези их подальше и на подольше.
Вообще, мы с ней любим своих деток, даже если на первый взгляд так и не кажется.
– У меня есть, – отмахивается сын, прикрывая за собой дверь. – Малышня, собирайтесь. Гулять с вами идем. Расчетное время полторы минуты.
По квартире радостный рев разносится, походящий на гул, сопутствующий переходу самолета на сверхзвуковую скорость.
– Ну, рассказывай! – требует Катя, когда спустя десяток минут, наконец-то, мы вдвоем остаемся в квартире.
– Что именно? – сдерживая улыбку, кошу под дурочку. – Смена сегодня тяжелая была, – зеваю, ладонью прикрыв рот.
– У реаниматолога-анастезиолога каждая смена тяжелая. Сочувствую, но меня не это интересует! Аленка мне тебя сдала. Пока я ее из сада везла, она всю дорогу рассказывала о том, что пока вы у бабушки гостили, с вами «дяденька какой-то пытался познакомиться». Что за дяденька и почему я до сих пор об этом не знаю?! Спрашиваю у нее: «Как съездили в Москву?» А она мне толдонит в ответ: «Нормально. Как и всегда», – передразнивает меня, корча рожицу недовольную. – Нормально, это когда в метро все ноги оттопчут или обрыгают. А красивые дяденьки – это дело важное и никак не подходит в категорию «обычно».
– С чего ты взяла, что он красивый был?
И хотя сопротивляться я буду до последнего, могу с честью и горестью признать – экземпляр встретился мне шикарный. Такой, что ноги подкашиваются. Отрыв башки на месте. Высокий подтянутый брюнет с бронзовой кожей и двухдневной щетиной, прикрывающей его четко очерченный подбородок. Нос с горбинкой и небольшим искривлением носовой перегородки, скорее всего, лет двадцать назад он его ломал пару раз. Чувственный рот. Белые ровные зубы. И самое главное – то, от чего у меня дух захватило, когда он улыбнулся – ямочка на щечке. Уверена, что многие девушки именно на нее и ведутся, желая исследовать ее языком.