Идеальное несовершенство - стр. 3
А возможно, именно эту подозрительность ону дополнительно запрограммировалу себе для визита в Фарстон.
Сказалу:
= Надеюсь, что все быстро прояснится, и что никакое дурное известие не испортит такой прекрасный день.
Инклюзия сожгла свою плато-манифестацию и вышла из Садов. Де ля Рош отменилу перцепториум се́кунда планком позже.
Ону вновь сосредоточилусь на газоне перед замком Макферсонов. Вся встреча в Садах не продолжилась дольше двух Г-планков а-времени.
Примовая манифестация Тутанхамону звякнула браслетами в коротком поклоне и отошла.
Максимилиан отыскалу взглядом Джудаса Макферсона, раздраженнуё, что из-за протокола, обязывающего на приеме, приходилось ограничиваться лишь одной точкой зрения. Да-а-а, Традиция несомненно весьма выгодна для стахсов. Как там они, наши разлюбезные стахсы, умничают? «Если уж мы не можем – не хотим – подняться на их уровень, пусть они снизойдут на наш». «Тирания становится явной в любой детали, – думалу де ля Рош. – Мы живем под ярмом у неандертальцев».
Ону вошлу в шатер, скрылусь в прохладной тени цветной ткани. Отставилу бокал с недопитым вином и положилу себе в тарелку ледяное пирожное. Из умело укрытых динамиков сочилась музыка, смычковый квартет, некая импровизация, поскольку ону так и не смоглу ассоциировать ее хоть с чем-то, уже плавающим в морях данных.
Из-под стола на де ля Рош враждебно глянул пес, большой сенбернар. Заворчал из глубины глотки, поднимая башку. Звери не любят наноматических репрезентантов, их беспокоит полное отсутствие запаха у большинства используемых манифестаций, ведь инф, увы, слишком грубозернист… Максимилиан отодвинулу своего прима от стола.
Ледяное пирожное оказалось тошнотворно сладким. Де ля Рош не желалу портить себе настроение и решилу полюбить текучую сладость. Решилу – полюбилу. Облизывая губы, положилу себе вторую порцию.
При выходе из шатра наткнулусь на посла рахабов. Посол наделу манифестацию старого Марлона Брандо. Как раз перешучивалусь с тройкой стахсовых детишек, в рамках протокола педантично симулируя одышку и пот на лбу.
– А вот и нет, вот и нет! – кричалу, размахивая пустой кружкой. – Это не мы едим газовых гигантов, это уша!
– Уша инвертирует водородные облака, – упиралась девочка лет пяти на вид, в розовом платье, белых гольфах и с голубыми бантами, вплетенными в светлые волосы. Примовой манифестации посла она была по пояс.
– Неправда! – вскинулся мальчик с мордашкой, измазанным шоколадом. – Они из метановых морей!
– Ну, уж мне-то лучше знать, – вздохнулу посол.
– Но тогда кто – кремовцы? – вмешался другой мальчуган, который до того размазывал по пиджаку пятна желтого соуса.
– Антари, – ответил ему шоколадный.
– А кто это?
– Да кремовцы же!
Посол, закатив глаза, пробралусь к поставленной на подпорках большой бадье и наполнилу кружку.
Максимилиан понимающе усмехнулусь:
– Дети.
– Дети, – просопелу рахаб.
– Не поспоришь, есть в этом определенное очарование, прахбэ.
Посол вздохнулу, словно кит.
– Эх, политическое ты животное, даже здесь мне спуску не даешь.
Взмахнулу большой рукой и, обойдя карапузов, что докучали флегматичному сенбернару, вышлу из шатра.
Максимилиан спокойно доелу пирожное, отложилу тарелку, отерлу губы. Ону уже не слеталу с катушек так легко, как в начале свадьбы. Карта егу эмоциональных Полей снова напоминала Мандельброта, с хорошо фиксируемым стержнем и периферийными отражениями; новый чувственный протокол был более эластичным.