Ибо не ведают, что творят - стр. 21
«…Я лежал на животе прямо в чаще зеленых трав – травинки кололись, муравьи забирались под майку, отчаянно щекотали, кусали, в носу свербило от острого аромата цветов, трав, земли, а пылкое мое воображение следовало за каким-нибудь муравьем по узкой тропке среди толстенных травяных стволов, похожих на тропический бамбук, мимо раскидистых кустов земляники с трехлопастными гигантскими листьями… Над головой висели, источая приторный аромат, кроваво-красные тяжелые ягоды. Я карабкался по толстым изогнутым лианам стеблей, пытаясь добраться до соблазнительных этих плодов, повисал на прохладных розоватых лопастях чашелистиков и наконец погружался в восхитительную, пахучую, нежно-розовую в глубине мякоть ягод, пачкаясь в алом липком соке… Потом, омывшись каплей росы, вскакивал на спину жука-жужелицы и, держась за острые края его ребристого, мутно-блестящего панциря, мчался по неизведанным дорогам дремучих джунглей быстрее самого быстрого автомобиля… Наконец сходу хватался за какой-нибудь толстый ствол, взбирался по нему высоко-высоко, как Тарзан… Пытался поймать за брюшко яркую, пеструю бабочку – жар-птицу… Потом мысленно попадал в полумрак муравейника – этого многоэтажного лабиринта с анфиладами комнат, галереями, залами и погребами. И строгие охранники-муравьи придирчиво ощупывали усиками меня, чужестранца, но почему-то не трогали… Я жил в дебрях какого-нибудь куста или в цветке, как крылатый эльф, летал на спине прирученной стрекозы над бескрайним океаном трав, как Карик и Валя…»
(Из книги «Джунгли во дворе», 1973 г.
Издательство «Мысль», 1981 г.)
Кажется, именно тогда уходя из Университета, я особенно всерьез задумался ради чего приходим мы в этот мир. В чем смысл жизни? Неужели только в карьере и детях? Тогда-то и пришла мне в голову мысль о том, как хирург, спасавший людей всю свою жизнь, начал интересоваться тем, как распорядились спасенные вновь подаренной им жизнью. Долгое время эта мысль во мне вызревала, и только в 1967-м году я начал первый вариант своего будущего романа, но не закончил. Продолжил лишь в начале «нулевых»…
«…Да, началось тогда, пожалуй, все – с Кирпичева. Что-то в 70-х годах. Мне тогда около пятидесяти, я – хирург. Четкая петля времени – я снова там…
Молодой крепкий парень, получивший ножевое ранение в сердечную мышцу. Мы – а главным образом, разумеется, я – взялись за дело. У него было три минуты клинических… Надежды почти не было, и все-таки – удалось! Операция длилась не один час. Но – удалось! Парня вытащили фактически с того света! Это была сенсация – о ней узнали! Французский, бельгийский, швейцарский журналы напечатали подробные отчеты об операции, на симпозиуме в Киеве демонстрировали снятый во время операции фильм – успел тогда приехать телеоператор в Клинику. Меня приглашали во Францию… Из Хабаровска прислал телеграмму известный специалист, да и не только он. Мне звонили, поздравляли, писали письма. И парень уверенно шел на поправку, да…
Лицо его мне нравилось и вообще, выздоравливая, вел он себя вполне хорошо. А я давно интересовался, что «там, за синей чертой» – спрашивал у тех, кто «вернулся» после клинической, читал литературу на эту тему. Спрашивал и у него. Он говорил, что «сплошная темнота, ничего больше». Но тут дело было не в этом. А в том, что парня в конце концов выписали из клиники, в довольно скором времени он начал работу – был, кажется, слесарем на каком-то заводе. Я в курсе, потому что родственники меня очень благодарили и звонили потом.