И про любовь тоже - стр. 26

Дед, стоя на коленях, вынимал из следующего ящика стопки скатертей и салфеток, складывал на ковровую дорожку, перед этим внимательно перебрав их поштучно. Прежде чем окликнуть, Кира несколько минут за ним наблюдала, пытаясь понять, что он может искать.

– Не стой столбом у меня за спиной, лучше помоги, – не оборачиваясь, приказал дед. – Тут майор недавно заходил…

– Я в курсе.

– Сказал, что ты какие-то письма нашла у Муравиных?

– Вот, смотри. – Кира протянула так и не развязанную пачку конвертов.

– От кого? Катерине?

– Да, ей. Почтовая, 43, квартира 8. Без обратного адреса, на штемпеле – Ленинград, почтамт, цех… то ли два, то ли семь, затерто… не важно. Тридцатое июня шестьдесят какого-то года. – Кира взяла ножницы из верхнего узкого ящика комода, перерезала бечевку. – Раз, два… семь штук. Я думала больше.

Кира внимательно осмотрела все конверты.

– Странно. Обратного адреса нет ни на одном. Штемпели все ленинградские, вот тут четко – шестьдесят девятый год, третье декабря. Похоже, все шестьдесят девятого… Постой, дед, ты что, тоже решил поискать письма?

– Представь себе, посетила такая мысль. Тут Кустин договорился до того, что эту Зою Томерян убили и что ты думаешь так же. Подозреваешь кого?

– Ну… возможность столкнуть тетушку на рельсы была у Армена. Я по времени прикинула – теоретически мог он подняться и спуститься по тем кривым ступеням, которые с той стороны платформы.

– Зачем это ему?!

– Зоя Оганезовна была состоятельной дамой. И бездетной. Дед, Томерян когда кафе открыл, не помнишь? Давно ты с этой семьей знаком?

– Десять лет точно – свадьбу Максима у него гуляли, как тебе известно. Не припомню, чтобы до этого дня у него бывали. Шашлык с Катериной у нас во дворе на мангале жарили, продукты покупали в центре поселка, не с руки к нему было ехать. Пожалуй, и не было тогда там кафе. И семья Томерян там не жила. Точнее Макс скажет, я уверен. Так что там, письма подписаны?

– Да, дед. По-видимому, бабушкой Кирой…

– Читай!

– Катя, здравствуй. Начну с главного – поиски вновь безуспешны. Даже Ион со своими связями ничего не смог добиться. Он написал Федору Орлову в ГДР, но тот не ответил. Выехать за границу Ион, как ты знаешь, не может. Не откликнулась на мое письмо и Зоя, – зачитала Кира. – Вот оно – доказательство того, что Катерина Муравина, Зоя Томерян и моя бабушка Кира Нестерова некогда были тесно знакомы!

Кира с торжеством посмотрела на затылок деда, но тот даже не обернулся.

– Дед… что с тобой? – забеспокоилась она, бросила недочитанное письмо на комод и опустилась рядом с ним на колени.

– Вот, оказывается, где хранила Тамарушка детские вещи твоего папы, Кирочка. А я после ее смерти в городской квартире искал… – Дед держал в руках коробку из-под обуви, на крышке которой четким учительским почерком красным карандашом было выведено имя «Сереженька». «Скоро свидимся, сынок…» – скорее прочла по губам, чем расслышала она слова деда.

Кира испугалась: таким бледным деда она видела впервые. На нее полными влаги глазами смотрел глубокий старик. Как можно было вот так, мигом, превратиться из бодрого, пусть даже пожилого мужчины в беспомощного старца? Наверное, она только сейчас осознала, что дед прожил уже почти целый век.

Она молчала, зная, что он не потерпит проявления жалости. Кира видела единственный способ отвлечь его от содержимого коробки – вернуться к переписке Катерины Муравиной с ее бабушкой Кирой.