... и дольше жизни длится... - стр. 39

Роды были сложными. Казалось, тело матери не хочет расстаться со своим ребенком.

Привезенный из города врач, приняв роды, и показав отцу дочь, которая уже в момент рождения была точной копией Кости: смуглолицая, с темными волосиками, которые завились крупными кольцами, едва успев высохнуть.

Врач, оставив роженицу отдыхать, вышел в комнату, где его ждал осунувшийся после трех бессонных дней, Костя.

- Вашей жене больше нельзя иметь детей. Следующая беременность ее убьет. Я и так удивлен, что такая хрупкая женщина смогла выносить и родить троих. Вы меня понимаете?

- Понимаю.

Девочку, увидевшую мир в 1925 году назвали Надеждой.

Надей. Наденькой. Надюшей.

Лизанька так и не оправилась после рождения Надежды.

Она похудела. Казалось, что ее истончившаяся кожа светится изнутри. Только огромные серые глаза блестели и влюблено смотрели на Костю. Как в первые дни их знакомства.

Разросся и плодоносил сад.

На пасеке уже был не один десяток ульев.

Иван и Шурочка помогали отцу, а Наденька присматривала за матерью.

Во дворе, сразу после постройки дома, Костя посадил орех. Мощное жизнелюбивое дерево вымахало буквально за считанные годы и накрыло кружевной тенью листвы половину двора.

Утром Костя брал на руки жену, выносил ее во двор, усаживал в тени под орехом. Приносил баночки и горшочки с медовыми настойками и строго наказывал Наденьке:

- Это мед с прополисом, дашь маме перед обедом. Это мед с пергой, разведешь в водичке, пусть пьет, когда захочет. Это мед с цветочной пыльцой – пусть кушает вместо конфет.

- А мне можно вместо конфет? – Наденька заглядывала в лицо отцу.

- Конечно можно, - улыбался Костя и трепал кудри дочери: - Ешь, сколько захочешь. А мне на пасеку пора. Нужно откачать меда, завтра покупатель приедет.

Семья Кости не бедствовал никогда. В первый год ему помог тесть, а потом…

Потом началось ЧУДО.

Молодой сад заплодоносил буквально на третий год. Ветви яблонь и груш склонялись до земли под тяжестью плодов. А какие это были яблоки и груши! Огромные, сладкие, сочащиеся божественным нектаром. Съешь такую – и другой не захочешь!

Косте хватало фруктов и для семьи, и на продажу. Но основной доход приносила пасека.

Костя не просто любил, он обожал свих пчел. Никогда не надевал защитных средств, отправляясь на забор меда. И пчелы, словно понимая, что хозяин их не обидит, не возьмет лишнего, не обречет на голодную смерть зимой, даже не думали укусить.

Костя брал в руки пчелу, гладил ее по темно-коричневой полосатой спинке, и пчела, довольно жужжа от полученной ласки, улетала в луга или в сад, за новой медоносной взяткой.

Рои делились каждый год. Иногда, во все тот же курятник, залетали «пришлые», словно пчелы, собирая пыльцу на лугах, делились между собой: «Лети вон туда! Там ждет хороший новый улей, свободный от клещей и грибков, полный еды для зимовки и продолжения рода».

Тогда Костя приносил в курятник новый улей, построенный уже самостоятельно, и приглашал новоселов: « Входите и живите. Я вам рад».

Мед Кости раскупали на пасеке. Ему не нужно было ездить на ярмарку в город. Все знали, что у цыгана мед – всем медам мед! Целебный и вкусный, густой и ароматный.

Такое положение дел нравилось не всем.

Во многих дворах стояли два-три улья, но это было так – забава. Принесла пчела медку, ну и славно. Осталось чего продать – совсем хорошо. И качал селянин медок без остатку, не думая о тех, кто дал ему сладкое лакомство. Пчелы умирали, не пережив голодную зиму, или, собравшись в рой, улетали от нерадивого хозяина.