Хьюстон, у нас проблема - стр. 55
А камера все это записывала.
Я стоял и смотрел. С самого начала и до конца. Наверно, первый и последний раз в жизни я плакал, как мальчишка, как ребенок. Матушка вошла было в комнату, но я гаркнул на нее – никто не должен был видеть меня в таком состоянии.
Остались две ветки… одна… остался только пень, невысокий, и он все меньше, меньше, меньше…
Пенек.
Солнце садилось.
Потом подъехал экскаватор, высоко поднял ковш, опустил – и вырвал корень.
Осталась только яма.
У меня все болело.
Я подошел к камере и выключил ее. Может быть, я повел себя непрофессионально, может быть, нужно было еще хотя бы пару дней снимать – сделать такой «the day after», но это было бы непорядочно по отношению к дереву.
Липа умерла – и моя «Липа» в этот момент должна была закончиться.
Материалы я смог начать отсматривать только через пару недель. Чего там только не было, люди добрые!
Весна, лето, осень, зима.
Писающий под деревом пес – и писающий под деревом мужик.
Целующаяся пара – я узнал Анетку с первого этажа, и подтягивающая штаны девчонка-подросток, люди, ковыляющие мимо, – соседка матери пани Ядзя с мужем.
Дети, кидающие камни в скворечник, и женщина, которая снимает с ребенка грязный подгузник и, оглядевшись по сторонам, кидает его в кусты.
На улице и «Скорая помощь», и пожарная машина, и катафалк, и красный «Порше».
Люди, старые и молодые, дети спешат в школу, веселые студенты возвращаются с экзаменов.
Переезд соседей с третьего этажа, коробки, мебель, цветы в горшках.
Девушка с парнем и два обнявшихся мужчины, едва понимающие, на каком они свете.
Почтальон, который опирается спиной о ствол дерева, вынимает из сумки бумаги, какие-то читает, какие-то выбрасывает.
Крестный ход, Божья Матерь на чьих-то руках, девочки с цветами.
Моя мать останавливается и перекладывает сумки с продуктами из руки в руку. Какой-то мужчина предлагает ей помощь, и она отдает ему сумки – понятия не имею, кто это.
Какая-то пара бредет не торопясь, она на него бросается, а через минуту они обнимаются и целуются.
Парнишка, который падает с лестницы, смотрит по сторонам, потом поднимается, отряхивает коленки, а плакать начинает только тогда, когда к нему подбегает мать.
Маленький котенок с торчащим кверху хвостиком вцепляется лапами в ствол – и собака, которая упирается передними лапами в дерево.
Я не видел того, что видела липа. И того, что увидела камера.
На первом плане скворечник – сначала воробьи, смешные суетливые птички, носят веточки, какие-то пушинки, собачью шерсть – вьют гнездо, движение как на Маршалковской в час пик, потом суют в отверстие каких-то червяков, улетают, прилетают, улетают, прилетают – миллион раз за день, а потом пять молодых, едва оперившихся воробушков начинают свой первый и последний полет с липы. Покидают гнездо.
Потом через некоторое время синички – любопытствуют, свободно ли. Свободно. Выбрасывают из скворечника то, что так старательно собирали предыдущие жильцы, – веточки, какой-то мусор, все! Летают перья – птицы чистят скворечник.
Вот такие чистюли. Конечно, ничего себе квартирка, жить можно, но от предыдущих жильцов не должно остаться даже следа. И не потому, что они так уж плохо обустроили жилище, нет, птицы не такие дураки.
Каждое гнездо – одноразовое.
Скворечник использовать повторно можно, но старое гнездо уже несвежее, в нем могут быть паразиты. Поэтому нужно выкинуть все-все и принести свое, свежее, сухое, здоровое. И тогда уже, будьте любезны, можно и размножаться.