Хьюстон, у нас проблема - стр. 41
Как будто у меня земля под ногами горела.
Я приехал к матери в час, прямо с грязными полотенцами и постельным бельем, которое последний раз менял еще при Марте.
– Ах, ну что это за женщина, которая не может позаботиться о мужчине! – заохала матушка, глядя, как я засовываю белье в стиральную машину. Как обычно.
Она всегда так делает.
Встанет у меня за спиной и контролирует, не смешаю ли я случайно цветное с белым, или вдруг выставлю не ту температуру, или вместо пятидесяти оборотов включу восемьдесят… как будто я ребенок неразумный.
Геракл высунул морду в коридор, я старался не дать ему вывести меня из равновесия, спокойно сортировал белье под бдительным оком матушки, потом насыпал порошок, мамуля, как обычно, меня отогнала в сторону и насыпала больше, потом, как обычно, налила ополаскивателя в машинку, чего я терпеть не могу, а потом, как обычно, взяла Геракла на ручки.
– Что, маленький, ты Иеремушку не узнал? Это же наш с тобой сынок любимый…
Еще не хватало мне быть сыном такого ублюдка!
Геракл, плюя на приличия, вырывался из рук маменьки и пытался вцепиться мне в нос – потому что мамуля же этого мерзкого пса совала прямо в нос, чтобы «песик меня узнал».
Вот как, как объяснить ей, что он себя ведет так именно потому, что меня узнает?!!
– Ну, иди, иди, – мамуля опустила пса на пол, к сожалению, нежно и деликатно. Геракл на своих кривых ножках пробежал по кухне, встал над своей пустой миской и начал на меня рычать.
– Ты, наверно, голодный, я приготовила твою любимую рыбку пангу, – сообщила матушка и пошла вслед за своим любимцем на кухню.
Я послушно двинулся за ней.
Независимо от того, голоден я или сыт до рвоты, независимо от времени суток – матушка меня всегда кормит.
В семь часов утра и в двенадцать ночи.
До завтрака, после завтрака, до обеда, после обеда, после банкета – да просто всегда.
В болезни и в здравии.
Она считает, что еда помогает от всего, поэтому я всегда получаю слойки на вынос.
Конечно, иногда они спасают меня от голодной смерти.
– Она ведь тебе небось и не готовит, – говорит матушка и ставит передо мной томатный суп.
С тех пор как я перестал сопротивляться и стал приходить к ней голодным – отношения между нами стали лучше, чем когда-либо.
– Я расстался с Мартой, – говорю я, чтобы улучшить ей настроение, чего уже ждать – пора и сообщить ей эту новость.
– Боже милостивый! – матушка тяжело оседает на стул, и я вижу, что она реально в шоке.
– Только без сцен, – предупреждаю я и добавляю, чтобы вывести ее из этого ступора: – Отличный суп. Ты же ее все равно не любила.
Я хотел ей улучшить настроение, но у нее на глазах слезы.
– Как ты можешь так говорить!
Матушка встает, слезы уже высохли, и она уже начинает злиться.
В любом случае – это лучше, чем слезы. Потому что я вообще не знаю, что делать в таком случае.
– Как ты можешь! Ты же знаешь, я никогда слова плохого о Марте не сказала! И даже наоборот – я мечтала, надеялась, что ты наконец-то угомонишься, что я дождусь того момента, когда по этому дому будут бегать маленькие ножки моих внучат!
Я чуть соком не подавился.
Ножки внучат?!! Ножки – а где же все остальное?!! Я вообще не собираюсь пока становиться отцом, а уж отцом ножек – тем более! У меня даже нет кандидатуры на роль жены. Да какое там жены – у меня сейчас нет кандидатуры даже на роль героини маленького романа! А матушка, случайно, не спятила с этими ножками внучат?