Хвост Греры - стр. 25
Глава 8
Меня привязали к стене. Объяснили, что стоять все равно не выйдет, что толстые ремни, обвившие локти, бедра, живот – мера предосторожности от падения. Хорошо, что я не видела эти крючья в стене своей камеры раньше – мороз по коже.
«Да, можно лежа, – сообщил Лиам, – но площадь соприкосновения, если я лягу на тебя сверху, будет очень высокая. В течение минуты у тебя остановится сердце».
Никаких пошлых намеков, ровное предупреждение «патологоанатома».
Не надо «остановится»… Пусть будут ремни.
Кареглазый стоял от нас сбоку, смотрел на висящую в воздухе таблицу, на которой ярким зеленым абрисом высвечивалось мое тело – там, на этой таблице, будет видно, как идет процесс «заполнения», как изменяются жизненные показатели, нарисуется график, цифры, наверное… Еще двое у решетки – незнакомые мне наблюдатели.
– Готова?
Разве к этому можно быть готовой?
Но я кивнула, как болван, у которого лопнула одна из веревочек в тряпичной шее.
– Начинаем, – жесткий приказ Лиама коллеге, – фиксируй данные, производи озвучку.
И мне:
– Смотри на меня. Просто. Смотри на меня.
(Supreme Devices feat. Ivan Dominik – The Number One)
Сначала было просто.
Мой взгляд зацепили, словно на крючок, как тогда у стены, и сразу внутрь. Снова агрессивно, плотно, и я привычно отступила прочь, освобождая место. Если для того, чтобы выкупить у Судьбы шанс на мою жизнь, мне придется позволить себя «присвоить», «слить» с кем-то другим – я попробую… Шаг назад, еще – пусть заходит. Главное – дышать, главное – расслабиться…
«Молодец… Хорошо…»
Я его слышала. Я его чувствовала, как себя. Больно стало примерно на десятой секунде, и сразу засбоило дыхание.
«Расслабься…»
– Пять процентов, – сообщил кареглазый. Напряженный голос; и чуть розовым сделался контур моего тела на таблице.
Следующий вход, следующий, глубже, глубже… Лиам заполнял меня собой постепенно, как газом, как инопланетной субстанцией – к тринадцати процентам начали визжать нервные окончания, принялись вздрагивать руки, дергаться пальцы. Наполнились ватой колени.
«Смотри на меня…»
«Я смотрю…»
Его много. Его так много, что нет места для себя. Так тебя выселяет из нажитого дома цунами: ударяет, вымывает через окно – плевать на мебель, на деньги, на документы…
«Дыши мной».
– Тринадцать процентов… Девятнадцать…
Голос у кареглазого напряженный, как железо.
Как секс. Только каждый толчок – это боль. Адская. И вдруг он сделал то, что ожидал – активировал центры наслаждения в моем мозгу. Хлынул по венам и рецепторам неожиданный кайф. Почти неуместный, контрастный, облегчающий страдания.
«Так лучше?»
И вдруг с ним внутри стало почти хорошо. Больно. И хорошо.
Еще волна. Дышать все труднее.
– Двадцать три процента… Тридцать один…
Когда ты под кокаином, тебе плевать на цунами, на то, что ты не умеешь плавать, на то, что ты вышел в окно.
Очередная волна боли, очередной спазм до окаменелых кишок. Приказ «Дыши!», и я вспоминаю, что нужно дышать, что нужно двигаться дальше. Только глаза – серебристые и синие.
– Сорок пять процентов…
Со мной что-то не так. Больше не держат ноги, очень хочется закрыть глаза. И холодный голос в мозгу: «Я говорил смотреть на меня? Смотри…» Он здесь главный. Временно. Или постоянно. Раб не тот, кто прикован, раб тот, кто слушает чужие слова, кто повинуется им.