Хвост - стр. 46
– Что-то плохое? – спросила она.
– Почему? – пискнула Мышь.
– Он к горлу лезет.
Мышь отмахнулась от хвоста.
– А твой где? – это звучало почти как обвинение.
«Браво. Ты снова все портишь».
– Под одеждой. Завязала ремнем.
– И как? Не вырывается?
– Пока нет.
– А. Ладно. Забавно. Мне Мамочка говорила, что все эти…штуки с хвостами – только период.
«Почему ты всегда все портишь? Что меняется от того, что она – Соперница? Ах, абсолютно всё? Ты просто ревнивая сука».
– Интересная у тебя мама, – ответила она так спокойно. О, Яну повезло, – что ж, отчасти, она права.
– Ну и злющая баба на кассе! – Хач поставил перед ними две чашки: с чаем и с кофе. Думал, вгрызется в глотку. Я ей говорю: дышите, дорогая, прекрасный же день! А она мне «хуе…»
– Права? – переспросила Мышь, впиваясь пальцами в обжигающий бумажный стакан.
– Конечно, – спокойно подтвердила Соперница, – Всё это период. У некоторых год, у некоторых три. У некоторых – всю жизнь.
– Она сказала, что это переходный возраст. Типа… подростковые страдашки.
Хач выдохнул рвано, закрыл глаза, набрал воздух и выдохнул снова, опуская руки ладонями вниз, будто толкая воздух с выдохом. И Мышь отчетливо услышала, как внизу, о единственную ножку стола ударились что-то.
– Не злись, – сказала Толстушка.
– Я не злюсь, – прошипел Хач, – я никогда не злюсь. Просто обожаю таких людей.
– Ты злишься.
– Я не злюсь! – стол заходил ходуном, – Пратигха – это яд. Просто вспомнил, как брат забрал ключи…
– Хач…
– Ага. Забрал ключи и запер меня дома. С готовящимся на огне супом. Сказал, что я должен стать уже мужчиной и переболеть этот «детский сад».
– Хач, вдох.
Он вдохнул.
– Выдох. Это в прошлом.
– Да что – в прошлом?! Вот же она, сидит и говорит его словами!
– Это не она говорит. Это ее мама.
Мышь разорвала салфетку на крошечные кусочки – лучше ее, чем себя, хотя хвост так не считал.
– Думаешь, я бы не хотел, чтобы это само прошло после восемнадцати? Вот так, редко, по взмаху драного хвоста – хоп, чудо! Успокоился! Повзрослел! Слава Будде?!
– Хач, не кричи, пожалуйста. Люди смотрят…
– Мне надо ответить Мамочке, – Мышь вскочила и почти побежала в сторону дальней комнаты. Там заперлась на тугой, заедающий замок. Хлопнула крышкой. Села, спрятав лицо в ладонях. Главное – не смотреть в зеркало над раковиной. Потому что, если посмотрит – ударит, и осколки полетят, вся изрежется… а хорошая идея.
– Заткнись. Заткнись, заткнись, заткнись! – она наступила на него, наступила снова, она была готова затоптать его, но он же, сука, бессмертный и всегда дает сдачи! – Заткнись, что ты несешь, а?! Нахрена проснулся?!
Ее злость ему – нектар, сраная амброзия! Они ненавидели друг друга так сильно, но Мышь ничего, ничего не могла с этим сделать!
«Тебя услышат».
– Ненавижу!
«Дверь тонкая. Они все услышат, как ты говоришь с собой».
– Ненавижу тебя.
«Заткнись и ответь уже Мамочке, пока она не начала названивать, и тебе не пришлось говорить с ней из сортира, тупая ты бесхребетная тварь».
МАМОЧКА: Мышоночка, ты в Нору скоро? Давай, чтобы не как позавчера, хорошо? Мне нельзя так поздно ложиться, сердечко потом болит.
Скоро? Такой простой вопрос, только она понятия не имеет. Потому что она здесь одна, Яна нет, и эти двое уже наверняка ненавидят ее за то, что она приперлась и…
Ручку двери подергали с той стороны, но Мышь не смогла переключить на это внимание. Что ей ответить? Что планы изменились? Что они поссорились с Подружкой? Что она ни за что на свете не поедет на эту адскую Мучильню, даже если сам Христос объявится вторым пришествием и протянет ей гребанный экзаменационный бланк?!