Хватит ныть. Начни просить - стр. 23

Однажды за мной очень долго наблюдал старый японец в потрепанной одежде. Он уселся на одну из бетонных скамеек на тротуаре, рядом лежали свернутые спальные мешки и мусорные пакеты, он сидел и смотрел на меня. Я видела его боковым зрением. Примерно спустя час он полез в карман, вытащил оттуда доллар и побрел ко мне. Он положил его в шляпу, а потом посмотрел на меня.

Вот твой цветок.

Я вижу тебя.

Он прищурился и посмотрел на мое лицо, будто искал ответ на вопрос, который я все никак не могла услышать. Я смотрела на него в ответ. Потом слегка кивнул головой, взял цветок и ушел. Я влюбилась в него. На следующий день он оставил в моей шляпе записку. Он хотел знать, выйду ли я за него замуж. Я не знаю, какого ответа он от меня ожидал. Я больше никогда его не видела.

Я хотела, чтобы меня видели. Это было абсолютной правдой. Все артисты, все люди хотят, чтобы их видели. Это наша главная потребность. Даже те скромные люди, которые не любят, когда на них смотрят.

Осознание этого пришло ко мне после длительного пребывания на ящике. Еще больше я любила заглядывать в глаза прохожих и видеть человека. Мне нравилась связь между нами.

Мне нужен был двусторонний обмен, отношения и приглашение к настоящей близости, которую я время от времени испытывала во взгляде прохожих. Но это случалось не всегда. Иногда это происходило, поэтому я продолжала этим заниматься.

Именно поэтому стриптиз, которым я пробовала заниматься спустя несколько лет, мне не подошел, хотя он и оплачивался намного лучше. На меня смотрели. Но меня не видели. Стриптиз-клуб уничтожал настоящую эмоциональную близость. Там было полно физической близости: я видела, как под столом одни девушки ублажали мужчин[7], а другие не стеснялись приставать к мужчинам у бара. Я танцевала на сцене часами, абсолютно без одежды, а потом часами разговаривала с самым одиноким мужчиной на планете, притворяясь, что пью шампанское. Мы, стриптизерши, были экспертами в алкогольных напитках. Это работа, которую ты тоже обязана усвоить в The Glass Slipper. Если бы я пила все то неоправданно дорогое шампанское (с него я получала пятнадцать процентов), которое для меня покупали одинокие мужчины, – они хотели поговорить, – во время своей шестичасовой смены я бы напивалась до полусмерти.

Иногда я приходила домой, и у меня был полный упадок сил. Я не понимала, что делать со всем этим одиночеством, которым со мной поделились. Годами позже я попыталась собрать это все в песне под названием «Берлин» (так меня звали в стриптиз-клубе):

Трудно работать на конвейере разбитых сердец.

Я не могу их починить, могу только раздеться и продавать себя по частям.

Люди смотрят лишь на твою промежность.

Никто не смотрит в глаза.

Это сводило меня с ума.

Иногда люди смотрели на меня и пытались вернуть цветок обратно Невесте, как бы отплачивая мне за цветок, который я им только что подарила.

Я показывала жестом: «Нет, нет, он твой».

Несколько раз люди возвращались ко мне спустя пятнадцать минут и клали свежекупленный букет у моих ног. Некоторые собирали цветы или цветки рододендрона из Гарвард-ярда и дарили их мне, а потом я вручала им один из своих цветов. Так мы и продолжали обмениваться ими, и это становилось смешно и сбивало с толку.

Иногда я уже не могла понять, кто что кому дарил.