Хватит ныть. Начни просить - стр. 16
Мои глаза говорили:
– Спасибо. Я вижу тебя.
А их глаза отвечали:
– Никто никогда меня не замечает. Спасибо.
Несколько лет назад после занятий йогой учитель попросил нашу группу вспомнить первый случай из нашего детства, когда мы заметили, что что-то (так и не подобрав более клинического термина) не в порядке. Мой ответ вспомнился очень быстро и был настолько обличительным, что я не смогла сдержать смех. На самом деле, это мое первое воспоминание из детства, которое я помню.
Мне было три года. В нашем доме была длинная деревянная лестница, и в один прекрасный день я упала со второго этажа на первый. Я четко помню панику в голове: «Я умру?» – пока я кувырком катилась по лестнице. Все вокруг было размыто. Я осталась цела, но было очень больно. И вот я вся в слезах, сбитая с толку, побежала на кухну, чтобы рассказать об этом эпичном инциденте семье.
Вот, что я помню[6]. На кухне было полно народу: моя мать, возможно, отчим, еще, может, братья и сестры, может, еще взрослые.
И никто из них мне не поверил.
Они подумали, что я все сочинила. Пытаясь обратить на себя внимание. Преувеличивая. Драматизируя.
И вот теперь тридцатидвухлетняя я отчаянно пыталась найти себя, понимая, что все, что я делала в своей жизни как артист, может быть обобщено как:
«Пожалуйста, поверьте мне. Я настоящая. Нет, это действительно случилось. Было больно».
Я сидела и продолжала смеяться.
И плакала. И смеялась.
Над собой.
Было так стыдно.
Я смеялась над всеми номерами, которые я выкидывала, будучи интровертным, обозленным подростком. Я одевалась как чудачка, была не уверена в себе и боялась говорить с людьми. Я смеялась над тем асоциальным студентом, которым я была, когда голая, в бутафорской крови я притворялась мертвой на территории колледжа. Это было частью моей диссертации на тему постмодернистского перформанса, таким образом я пыталась вызвать своего рода реакцию у других студентов.
«Пожалуйста, поверьте мне. Я настоящая. Было больно».
Я смеялась над теми душераздирающими песнями, которые я сочиняла будучи подростком. Они стали дополнением к тому кричащему манифесту с единственной основной мыслью:
«Пожалуйста, поверьте мне. Я настоящая».
Я смеялась над всеми теми часами, в течение которых я молча стояла на ящиках и с тоской смотрела на прохожих, и давала им цветы в обмен на деньги. Я смеялась над работой в стриптиз-клубе, когда я, кружась под музыку Ника Кейва и глядя в глаза одиноких пьяных незнакомцев, пыталась заставить их заглянуть в мою душу, а не в мою промежность:
«Пожалуйста, поверьте мне. Я настоящая».
Я смеялась над всеми ночами, когда я вопила на сценах концертных залов, выкрикивая одни и те же подростковые песни во всю глотку, настолько агрессивно, открыто и правдиво, насколько я могла это сделать, так громко, что каждую ночь в течение года я теряла голос, и в итоге мне пришлось вырезать грубые наросты на моих голосовых связках, которые появились в результате постоянных криков:
«Пожалуйста, поверьте мне».
Я смеялась над каждым артистом, которого я знала. Над каждым писателем, каждым актером, режиссером, каждым ненормальным негодяем, который решился отказаться от стабильного дохода, продвижения по службе и налоговых деклараций и вместо этого выбрал жизнь, в которой он хотел заработать, пытаясь вывернуть наружу свой мозг и показать результат миру. И как все это, возможно, сводилось лишь к одному: